Кроме упомянутых мной учреждений, государыня основала в Петербурге школу народного искусства, куда приезжали девушки со всей России обучаться кустарному делу. Возвращаясь в свои сёла, они становились местными инструкторшами. Девушки эти работали в школе с огромным увлечением. Императрица особенно интересовалась кустарным искусством; целыми часами она с начальницей школы выбирала образцы, рисунки, координировала цвета и так далее. Одна из этих девушек преподавала моим безногим инвалидам плетение ковров. Школа была поставлена великолепно и имела огромную будущность...
Все, кто страдал, были близки её сердцу, и она всю себя отдавала, чтобы в минуту скорби утешить человека.
Я видела русскую императрицу в операционной госпиталя державшей склянки с эфиром, подающей простерилизованные инструменты, помогающей при самых трудных операциях, принимающей от хирургов ампутированные конечности, убирающей пропитанные кровью и даже кишащие паразитами бинты, выносящей все эти запахи, зрелище и агонию в самом ужасном на земле месте — в военном госпитале во время войны. Она делала свою работу с тихим смирением и неутомимостью человека, которому Бог предназначил это служение. Татьяна была почти такой же верной, как и её мать, и жаловалась только, что из-за молодости её освобождают от самой трудной работы. Императрицу ни от чего не освобождали, и она сама этого не желала».
К рассказу преданной подруги императрицы практически нечего добавить. Из этого рассказа, а также из множества других воспоминаний совершенно очевидно, что дети разделяли бескорыстные материнские труды, направленные на помощь людям. Так было и в мирное время, но особенно в тяжкие дни Русско-японской и Первой мировой войн. Залы Зимнего дворца её величество обратила в мастерские, собрала сотни знатных дам и девиц, организовала рабочую общину. Сама неутомимо работала, и все дочери брали с матери пример, усердно шили и вязали, не исключая и великую княжну Ольгу Николаевну, не любившую рукодельничать. Только одно Харбинское депо получило от Зимнего дворца до двенадцати миллионов разных вещей.
«Августейшая семья не ограничивалась денежной помощью, но жертвовала и своими личными трудами, — свидетельствует инок Серафим (Кузнецов) в книге «Православный царь-мученик». — Сколько руками царицы и дочерей было вышито церковных воздухов, покровов и других вещей, рассылаемых военным, монастырским и бедным церквам. Мне лично приходилось видеть эти царские подарки и иметь даже у себя в далёкой пустынной обители». Александра Феодоровна сама писала государю во время Первой мировой войны: «Выставка-базар действуют очень хорошо. Наши вещи раскупаются прежде, чем они появятся; каждой из нас удаётся ежедневно изготовить подушку и покрышку».
До петровских времён занятие рукоделием как раз и было главным делом цариц и царевен, но работа супруги и дочерей императора в качестве медицинских сестёр оказалась начинанием неслыханным, вызвавшим изумление и нарекания в светском обществе. Было совершенно непонятно, зачем императрице это нужно. Её обвиняли в лицемерии, не представляя, что лихорадочная деятельность в госпитале, по воспоминаниям очевидцев, не прекращалась с раннего утра до поздней ночи. Вставали государыня и её старшие дочери рано, ложились иногда в два часа ночи. Когда прибывали санитарные поезда, императрица и великие княжны делали перевязки, ни на минуту не присаживаясь с девяти часов утра иногда до трёх часов дня. Во время тяжёлых операций раненые умоляли государыню быть рядом, умирающие просили её посидеть возле кровати, подержать им руку или голову, и она невзирая на усталость успокаивала их целыми часами.
Кроме работы в Царском Селе, Александра Феодоровна иногда с государем, а иногда одна с двумя старшими дочерьми посещала учреждения Красного Креста в западных и центральных городах России. Великим княжнам часто приходилось сопровождать государыню в поездках по России, они посещали военные госпитали, ездили в Ставку. «Великие княжны очень любили эти поездки в Могилёв, — писал П. Жильяр, — всегда слишком короткие, как им казалось: это вносило небольшую перемену в их однообразную и суровую жизнь. Они пользовались там большей свободой, чем в Царском Селе.
Станция в Могилёве была очень далеко от города и стояла почти в поле. Великие княжны пользовались своими досугами, чтобы посещать окрестных крестьян и семьи железнодорожных служащих. Их простая и безыскусственная доброта побеждала все сердца, и, так как они очень любили детей, их всегда можно было видеть окружёнными толпой ребятишек, которых они собирали по дороге и закармливали конфетами».
Но обыкновенно, по словам Т.Е. Мельник-Боткиной, «во время войны и без того скромная жизнь царской семьи проходила одинаково изо дня в день за работой». Как же непохож был уклад жизни этой удивительной семьи на то, что можно было увидеть в семьях современной им знати и тех, кто за этой знатью тянулся! Мудрено ли, что светское общество так ненавидело святое семейство, жизнь которого была им немым укором и примером, следовать которому не хотели.
Образование
Поскольку время императора Николая было всецело отдано государственным делам, образованием детей заведовала Александра Феодоровна. Пьер Жильяр, вспоминая первые свои уроки с Ольгой и Татьяной, которым было тогда соответственно десять и восемь лет, так описывал отношение императрицы к учебным занятиям дочерей: «Императрица не упускает ни одного моего слова; у меня совершенно ясное чувство, что это не урок, который я даю, а экзамен, которому я подвергаюсь... В течение следующих недель императрица регулярно присутствовала на уроках детей... Ей часто приходилось, когда её дочери оставляли нас, обсуждать со мной приёмы и методы преподавания живых языков, и я всегда поражался здравым смыслом и проницательностью её суждений». Жильяр явно был удивлён таким отношением государыни и «сохранил совершенно отчётливое воспоминание о крайнем интересе, с каким императрица относилась к воспитанию и обучению своих детей, всецело преданная своему долгу». Он рассказывает о том, что Александра Феодоровна хотела внушить дочерям внимательность к наставникам, «требуя от них порядка, который составляет первое условие вежливости... Пока она присутствовала на моих уроках, я всегда при входе находил книги и тетради старательно расположенными на столе перед местом каждой из моих учениц. Меня никогда не заставляли ждать ни одной минуты».
Не один Жильяр свидетельствует о таком внимании государыни к учебным занятиям детей. Софи Буксгевден также пишет: «Ей нравилось присутствовать на уроках, обсуждать с учителями направление и содержание занятий». Да и сама Александра Феодоровна рассказывала императору в письме: «Дети начали свои зимние уроки. Мария и Анастасия недовольны, но Беби всё равно. Он готов ещё больше учиться, так что я сказала, чтобы уроки продолжались вместо сорока пятьдесят минут, так как теперь, слава Богу, он гораздо крепче».
Некоторые противники канонизации царской семьи возмущались, как могли православные родители, имеющие возможность выбирать наставников для своих детей, назначить учителями к ним иностранцев, инославных. Вновь обратившись к воспоминаниям А. А. Танеевой, посмотрим, ошиблась ли в этом августейшая чета: «Старшим учителем, который заведовал их образованием, был некий П.В. Петров. Он назначал к ним других наставников. Кроме него, из иностранцев были Mr Gibbs, англичанин, и Mr Gilliard. Первой их учительницей была госпожа Шнейдер, бывшая раньше учительницей великой княжны Елизаветы Феодоровны. Она же потом обучала русскому языку молодую государыню и так и осталась при дворе. У Трины — так её называла государыня — был не всегда приятный характер, но она была преданна царской семье и последовала за ней в Сибирь. Из всех учителей дети их величеств больше всего любили Gilliard'а (Пьера Жильяра. — М. К.), который сначала учил великих княжон французскому языку, а после стал гувернёром Алексея Николаевича; он жил во дворце и пользовался полным доверием их величеств. Mr Gibbs'а тоже очень любили; оба последовали в Сибирь и оставались с царской семьёй, пока большевики их не разлучили».