— Я должен сказать, — заявил он, прервав смех, — что в мой таксидермический музей я допускаю только избранных. Например, твоему другу Милодару вход сюда категорически запрещен. И не потому, что я чувствую себя в чем-то виноватым. Ничего подобного — ведь я лояльный глава суверенного государства и по моим законам я могу казнить и миловать. Вот, например…
Князь Вольфганг сделал шаг в сторону — шаг был рассчитан и вымерен, — и перед глазами K° предстала обнаженная фигура юной девушки, черноволосой, кудрявой, улыбающейся. Приподняв руку, девушка придерживала кончиками пальцев непослушные локоны, словно налетел порыв ветра и растрепал их.
— Что это? — ахнула Ко.
— Чучело, — сказал князь и от удовольствия зажмурил голубые глазки. — Самое обыкновенное чучело из нередкой и не охраняемой Красной книгой породы хомо сапиенс. Так что я могу спать спокойно. В отличие от бабочки, которой вы меня, юная леди, упрекнули, эта девица ничем не нарушит баланса живых сил в земной природе.
— Вы убили ее? — Ко стало страшно и так жалко девушку, что она еле сдерживала слезы.
— Мы были вынуждены ее наказать! Она сама виновата — не смогла помочь нам в том же деле, в котором вы нам так успешно помогаете.
— Как так наказать! — ужаснулась Ко. — Убить?
Ко не хотела, не могла смотреть на эту фигуру, но была не в силах оторвать от нее глаза. Толстый обер-камергер, выбиравший позицию, чтобы получше разглядеть Кларенс, оттолкнул Ко, и она неожиданно встретилась с девушкой взглядом. Глаза у Кларенс были совсем живые, они были широко открыты и чуть затенены длинными ресницами. Во взгляде замер немой допрос: «Почему я здесь? Что случилось?»
— Ах, как я ее помню, — прогудел толстый камергер. — Мы с ней в шашки играли. Когда я выигрывал, она всегда обижалась. Ну, как маленькая!
— Она и была маленькая, — откликнулась Клавдия. — Вы не поверите. Как-то за обедом много шутили, анекдоты рассказывали, а она слушала, слушала, а потом меня спрашивает: скажи, Клава, откуда получаются дети? Ей шестнадцать лет было, не больше.
— Вранье, — Артем ухмыльнулся так нагло и противно, что Ко готова была его убить — сейчас скажет какую-то гадость! — Вранье. Я спал с ней. Сначала она верещала, а потом привыкла.
— Помолчи, — вдруг оборвал его розовощекий князь, который задумчиво откусывал от большого пряника и сыпал крошками на пол. — Ты врешь, чтобы мне угодить. А мне твоя ложь не нужна. Девушка она была наивная и чистая. Клава права, она так до конца жизни и не поняла, что происходит. И я ее любил. По-своему, грубо, непостоянно, но любил. Так что попрошу без пошлостей.
— Пошутил я, — сразу признался Артем. — С кем не бывает.
— Со мной не бывает, — заметил Вольфганг. — С культурными людьми не бывает.
Взгляд Ко упал на пальцы ног девушки. Такие маленькие пальчики, такие аккуратные ноготки, а на большом пальце небольшой белый шрам — когда-то порезала ногу, и теперь навсегда… навечно.
— И вы ее убили, — тихо сказала Ко.
— Все не так просто! — оборвал ее князь. — Не упрощай. Она сорвала операцию. Поэтому она должна была исчезнуть. Это была политическая необходимость.
— Что за необходимость, которая позволяет убить девочку… — Ко совсем забыла, что она находится в таком же положении, как Кларенс. Но князь об этом отлично помнил.
— Кларенс по глупости, — сказал он, — позволила себя разоблачить. Она призналась, что самозванка. Ты не представляешь, какие средства и усилия были вложены в операцию. И все — коту под хвост! — Князь был искренне расстроен. — Она получила то, что заслужила. Пускай радуется, что хоть попала в такой хороший музей. Могла кончить на помойке.
— Вы привели меня сюда, чтобы запугать? — спросила Ко.
Князь сделал вид, что не услышал ее слов, а продолжал нежным тягучим голосом:
— Погляди, как мне удалось сохранить свежесть ее кожи! Гитлеровские палачи могли изготавливать из человеческой кожи только абажуры и кошельки. Но я никогда не опускался до потребительских товаров. Для меня таксидермия — высокое искусство. Я потратил две недели бесконечного, бессонного труда, чтобы обработать ее кожу и волосы по методу московского мавзолея. И какой результат?
— Гениально! — вырвалось у камергера.
— Только глазки пришлось заказать на стороне. Глазки мы делали из белого мрамора, а зрачки у нас аквамариновые. Разве не удачно?
Кларенс смотрела на Ко живыми глазами, и K° даже заплакать не могла, такой глубокий ужас охватил ее.
А окружающие — и Клава, которой совсем не хотелось радоваться, и обер-камергер, который всего насмотрелся и ко всему привык, и даже Артем — хлопали в ладоши, выражая восторг, словно собрались на Уимблдонский турнир и радовались удачному удару князя Вольфганга.
— Выпустите меня отсюда! — крикнула Ко. — Я не могу здесь больше стоять!
Ворона сорвалась с плеча князя и, оглушительно хлопая крыльями, полетела в темноту.
— Ах, как грустно, как грустно! — отозвался Вольфганг дю Вольф. — Но я должен был быть готов к такому поведению нашей невесты. Она очень волнуется, она влюблена в моего племянника, она жаждет объединиться с ним под одним одеялом. И главное — она ждет встречи с любимым папочкой, который бросил ее много лет назад! Сейчас мы разбегаемся по каютам и готовимся к свадьбе, к большому, искреннему и доброму празднику! Через два часа мы ждем всех в главном зале корабля. Опоздавшие будут безжалостно выпороты. Я кончил. А ты, Вероника, оглянись и погляди еще раз на Кларенс. Не правда ли, вы с ней похожи?
* * *
В каюте Ко ждала темнокожая муха, которая показалась ей еще более тонкой, хрупкой и грустной, чем прежде.
— Как ваши раны? — спросила она, глядя на девушку выпуклыми глазами, поделенными, как у стрекозы, на множество ячеек, отчего свет ламп, отражаясь от них, придавал глазам особый многоцветный блеск.
Муха перехватила взгляд Ко и заметила:
— Именно мой взгляд показался ему экзотичным. А я поверила в его любовь и осталась с ним, когда мой рой улетел в теплые края. Теперь мне отрезан путь назад.
— А были бы вы счастливы, оставшись среди своих? — спросила Ко.
— Нет, ни в коем случае! — ответила муха. — Я вырвалась из первобытного мира насекомых. Пускай мне будет хуже, но я нахожусь рядом с ним, кого я люблю и ненавижу.
— Вы все еще любите господина Вольфганга?
— Я его ненавижу, но не могу побороть мою первую любовь, — призналась муха.
Говоря так, она вытащила из кармана на груди белого халата блокнот и острым коготком написала на нем:
«Комиссар передает: Земля надеется, что вы выполните свой долг».
Докторша протянула блокнот Ко, и та, взяв с полочки у зеркала булавку, нацарапала на вновь побелевшей странице:
«Я никому ничего не должна».