У Милодара пропал аппетит.
Он вскочил из-за стола и кинулся к компьютеру.
Вид у дежурного по Детскому острову был виноватый. Он даже не снял халата прачки, парик съехал набок, руки дрожали. Видно, у него было развито воображение, и он представлял, что сделает с ним комиссар Милодар, когда до него доберется.
— Как это случилось? — спросил Милодар, стараясь сдержать свой вулканический темперамент.
— Девушка находилась под постоянным наблюдением, — произнес дежурный-прачка. — Один из сотрудников постоянно находился под дверью, а к постели были притянуты датчики. Кроме того, за девушкой наблюдала камера ночного видения.
— Где находился физкультурник?
— Он был у себя. За ним также наблюдали…
На этот раз в голосе дежурного не было уверенности, и Милодар понял, что физкультурника оберегали не так строго, как Веронику.
— Дальше, дальше… каждая минута дорога.
— В три сорок три Вероника направилась в туалет.
— У нее обычно ночное недержание мочи?
— Откуда мне знать, комиссар?
— Вот именно — не знаете элементарных вещей, от знания которых зависит, ведет ли себя подозреваемый естественно либо водит вас за нос! Продолжайте!
— Она вошла в туалет…
— И не вышла?
— Мы подняли всех по тревоге.
— А физкультурник тем временем тоже исчез.
— Так точно! — В голосе прачки булькали слезы.
— И сколько времени вы скрывали эту информацию от вышестоящих органов?
— Мы не скрывали…
— Через какое время после обнаружения пропажи вы доложили об этом?
— Через полтора часа. Мы искали их по острову, мы обшарили весь замок, мы думали, что они укрываются в подвале… Мы допрашивали ее соседок по комнате…
— И безрезультатно?
— Безрезультатно.
— Я вылетаю, — сказал Милодар. — Вы уволены.
Через шесть минут, оставшись без завтрака, комиссар Милодар перешел к себе в подземный бункер, снабженный всеми возможными видами связи, а его голограмма поднялась на борт служебного вертолета, который немедленно взял курс к Ладожскому озеру.
Путешествие на север заняло не меньше часа.
За это время все без исключения на проснувшемся острове знали о бегстве влюбленных. И надо сказать, что сочувствие всех, за исключением агентов комиссара, было на стороне местных Ромео и Джульетты. Все годы существования приюта его обитатели чувствовали себя оскорбленными родной планетой — ведь у кого, как не у Земли, просить защиты и поддержки? Но тебя сажают в холодную, богатую клюквой, опятами, подосиновиками и комарами каменную пустынь и начинают исследовать в надежде отыскать в тебе нечто столь ужасное, о чем они сами не имеют представления. О, как приятно отомстить вам, всесильные экспериментаторы!
Так Ко и сказала комиссару Милодару, когда тот ворвался в спальню и набросился на нее с упреками и обвинениями.
— А почему я должна вам сочувствовать? Вы думаете, что я желаю помочь вам сохранить ваше начальственное место? — жестко спросила девушка. — Да пускай вас гонят! Может быть, вместо вас придет человек с нормальным горячим сердцем, а не мороженой сосиской в груди.
— Вы забыли, — холодно ответил комиссар. — У меня в груди сейчас ничего нет, потому что я — только голограмма комиссара. А сам я сейчас сижу в подземном бункере и управляю всей операцией.
— Ах, как это на вас похоже! — воскликнула Ко и резким движением головы откинула назад длинные русые волосы. Она схватила себя сильными тонкими пальцами за локти, как бы обнявши свой стан. Плечи под утренним халатиком были такими хрупкими, будто норовили прорезать косточками материю. Милодару даже стало жалко девушку. Но он тут же отогнал это лишнее чувство.
— Итак, — произнес комиссар, осматривая постель Вероники, сложенную в лучших традициях так, чтобы заглянувшему проверщику казалось, что обитательница ее спит, накрывшись с головой. — Не умеем работать, не умеем…
Он обернулся к Ко и спросил ее мягко, по-товарищески:
— Давай, чего уж тут, рассказывай, как и куда они смылись.
— Неужели их еще не поймали? — удивилась Ко.
— Их еще не поймали, Ко. Поэтому ты сейчас мне честно расскажешь все, что тебе известно.
— Это угроза?
— Клянусь тебе — ничего подобного! Я сам предпочел бы, чтобы влюбленные удачно убежали и скрылись на Марсе. Но скажи, веришь ли ты в это? Веришь ли ты в любовь в шалаше?
— Пускай попробуют, — ответила Ко. — Каждый человек имеет право попробовать свое счастье на зуб.
— Ну что ж… Ладно, Ко, крики и угрозы я приберегу для тех идиотов, которые по долгу службы должны были беречь Веронику. Ты же расскажи мне то, что считаешь нужным рассказать.
— Что бы я ни рассказала, — ответила Ко, — вы повернете так, что Веронике будет плохо.
— Девочка моя, ты не совсем представляешь себе, что происходит. Ведь бегство Вероники и Артема — событие чрезвычайной важности. По нашей, полицейской, терминологии — событие третьего-б разряда. На уровне землетрясения. Помимо этого, побег — плевок в лицо службе безопасности, для которой его подготовка была известна заранее.
Ко не глядела на Милодара, она все крепче сжимала себя пальцами, словно хотела заглушить боль.
— Ты не можешь даже нечаянно повредить подруге.
— Не только это, — сказала Ко.
— Что же, если не секрет?
— Вы будете смеяться надо мной.
— Нет, я не буду смеяться. Я редко смеюсь.
— Мне некому признаться, кроме вас…
— Признавайся.
Ко подняла голову и широко раскрыла синие глаза.
— Комиссар, — сказала она. — Я ужасно люблю Артема. Я так влюблена в него, что готова ради него прыгнуть с обрыва.
— И как тебе удается это скрыть?
— Он любит Веронику, — твердо сказала Ко. — Даже если бы он сейчас изменил свое мнение, я бы отвернулась от него.
— Для меня это слишком сложно, — ответил комиссар. — Если я кого-нибудь полюблю, то выцарапаю из чужих рук!
— Даже если это будет ваш брат?
— Разумеется! Зачем же моей возлюбленной всю жизнь мучиться с братом, когда она может любить меня?!
— И если это будет ваш друг?
— Даже если друг… — Голос Милодара дрогнул.
Глаза заволокло воспоминанием. Чутким сердцем Ко поняла, что прошлое комиссара омрачено какой-то историей такого рода.
— А впрочем, — произнес комиссар, — каждый живет как может, и никогда нельзя сказать заранее, что принесет дивиденды, а что тебя разорит.