Новый год в октябре - читать онлайн книгу. Автор: Андрей Молчанов cтр.№ 30

К таким Прошин причислял Мухова. И, как к приглянувшемуся камушку, замеченному среди однообразия галечного пляжа, тянется рука — так и он отделил этого человека от общей массы. Глинский ушел. Место фаворита пустовало. Прошин ставил на Мухова. Он боялся ошибиться, зная: играть с инженером в открытую пока нельзя, пока ему надо лгать так же, как всем… Но Мухов казался менее опасным. Мухов не сопоставлял, не вникал, не подозревал… Мало? Не так уж и мало! И Прошин мысленно поставил против фамилии Мухов галочку. Но пока карандашиком. Чтоб было легко стереть.

Он стоял у окна, тянул прямо из банки грейпфрутовый сок и пересчитывал зелененькие, хрустящие, как молодые огурчики, фунты стерлингов. «Фунтиков» было не так чтобы очень, но вполне достаточно для двухнедельного беспомпезного приобщения к достопримечательностям английской жизни. Он выбирался из сплетенной им же самим паутины интриг, из кутерьмы дел на чистый простор беспечного отдыха и невинных зарубежных приключений с неприятным предчувствием: будто отпускал на полном ходу руль ненадежного автомобиля, идущего по скользкой дороге на лысой резине; он устал, он хотел развеяться, но вместе с тем понимал: отдыхать рано, Лукьянов не дремлет, и все, что с таким трудом удалось пошатнуть, в любой момент готово встать на прочные рельсы.

Сок горчил; Прошин приготовил ругательство, но вовремя спохватился, уловив за спиной чье-то дыхание.

«Что за гад? — опешил он. — Вошел по-кошачьи…»

— Слушаю вас, — проронил, не оборачиваясь.

— Я думал, не заметишь… — раздался голос Глинского.

— Ан заметил. — Прошин опустошил банку и кинул ее в корзину для бумаг. — Заметил, Серж, что появились у тебя настораживающие шпионские поползновения.

— Этими поползновениями отличаешься, как правило, ты. — Сергей положил на стол пухлую папку. — Все. — Он хлопнул по ней ладонью. — Мы квиты, Леша. Вычисления сделаны полностью, теперь разрешите откланяться. — И, попыхивая сигаретой, направился к двери.

Прошин провожал его тяжелым взглядом. Поведение бывшего любимчика становилось вызывающим.

— Стой! — выкрикнул он и указал на стул в углу. — Садись!

Глинский с недовольным ворчанием повиновался.

Разорвав веревочные тесемки, Прошин быстро просмотрел бумаги. Неплохо. Текст отпечатан, результаты узловых вычислений — в жирных красных рамочках. Кусочек готов. Теперь расчеты от Авдеева и — докторская. Профанацией от нее попахивает. Но, может, запах отобьет Поляков?

Прошин покосился на диск телефона и мысленно набрал номер. Нет, спешить не стоит. Это козырь крупный, он хорош под конец игры, он — страховка… И дай ему бог, как и всякой страховке, остаться неиспользованным. Дело не в трепете перед падением. За такую страховку надо платить по сумасшедшим счетам. А можно заплатить и головой, потому как он, Прошин, играет изредка, а Поляков — много, крупно, нагло, и если оплошает страховочка, лети не в яму, а в пропасть, где синяками и царапинами не отделаться.

— Я могу идти? — спросил Глинский с вызовом.

— А, — Прошин поднял глаза от бумаг, — моральный перерожденец. Можешь. Только сначала поясни, почему такой недовольный вид?

— Почему? Не ясно? Кончилась наша дружба. Я все понял! Авдеев… он… ничего не знает! И это, — он ткнул пальцем в раскрытую папку, — часть твоей диссертации! Я сделал ее, да! Подавись! Короче, бывай здоров. С сегодняшнего дня я занят анализатором.

— Жаль, — задумчиво сказал Прошин. — А ведь я тебя любил когда-то. Анализатором, говоришь? Нет. Поезд дальше не пойдет. Освободите вагон, наглый пассажир. Вы не перегружайте голосовые связки. Никаких анализаторов. Вы будете добивать тему «Лангуст».

— Леша…

— Что Леша? — Прошин откинулся в кресле и сонно прикрыл глаза. — Пойми, Серега, тебе надо быть со мной. Со мной ты привык. Насколько лучше мне, настолько лучше тебе. Оторвешься — очутишься как щенок в джунглях. Не лезь в бутылку, старик.

— Но ведь ты врал.

— Врал, — кивнул Прошин. — Хотя могу убедить, что не врал. А что оставалось делать, мил-человек? Да, мне нужна докторская. Появился шанс, и не воспользоваться им — идиотизм. А ты начал финтить. Пришлось тебя, дурака, объегорить.

— Даты…

— Не знаю кто я, — сказал Прошин торопливо, — но вот ты — паршивец неблагодарный. Шкет. И не особо кукарекай. Такому петуху, как ваше благородие, я враз шею сверну.

— Леш, — просяще сказал Глинский, — не трогай меня, а? Давай по-хорошему, без мести и злобы.

— Без мести и злобы, — задумчиво повторил Прошин. — Ладно, ступай. А если невмоготу будет — возвращайся. Поезд пока стоит… Но запомни: как бы они тебя ни улещивали, против меня не становись. Удавлю. Ты меня знаешь.

Сергей рассеянно кивнул и вышел, в дверях столкнувшись с Навашиным.

— О-о! — радостно протянул Прошин, поднимаясь навстречу. — Кого вижу? Наконец-то есть с кем потолковать по душам.

Роману он обрадовался. Он все-таки любил этого грустного, странного человека, чей интеллект был истинен в отличие от интеллекта того бойкого, кусачего племени философствующих трепачей и умников, что, скрывая за шелухой красивых словес гнилое ядрышко жажды начальственных и денежных высот, на десять лет вперед знали, когда, сколько и где им надо взять от жизни. И сейчас улыбка у Прошина получилась непроизвольной, как и та гостеприимная поспешность, с какой он вскочил и помчался к секретеру за бутылочкой пепси-колы.

— А я завтра тю-тю, — говорил он. — И знаешь куца? В Лондон!

Роман молчал. Он стоял в торжественной, напряженной позе, сложив руки по швам. Прошин разливал темно-коричневый, пузырящийся напиток в стаканы.

— С чем пожаловал?

Навашин, все так же молча, положил на стол лист бумаги.

— Так… — отгибая непослушные уголки, Алексей зачитал: — «Заявление. Прошу уволить…» — Он испытующе посмотрел в ничего не выражавшее лицо Навашина. — Все же решил отправиться в свои ненаглядные горы?

Тот хмуро кивнул.

— Так, — повторил Прошин, рассеянно перебирая валявшиеся на письменном приборе карандаши. Это был удар. Опять просчет! А как он нуждался сейчас в математических расчетах докторской! И кто теперь переубедит Лукьянова? Романа не остановишь. Он не из тех, кого можно остановить.

— Я, конечно, бессилен, — заявил Прошин. — Единственное, что могу сделать в протест, — воспользоваться законом и тормознуть тебя на две недели, пока не найдется равноценная замена… — Он чувствовал, что говорит впустую, но все же говорил, надеясь, что в цеплянии слов друг за друга найдется какой-то довод… — Ты из тех редких людей, Рома, перед кем я преклоняюсь, поэтому чинить тебе препятствия — себя унижать.

— Только не надо меня упрашивать, — тихо сказал тот.

— Да, да, — пробормотал Прошин. — Конечно. Я понимаю. Мне просто очень тяжело расставаться с тобой, Рома. Слушай! Дружеская просьба. Задержись на две недели. Я… прошу. У нас огромная работа — анализатор. На карту поставлены жизни людей. Это не лирика и не демагогия. Факт. А ты уходишь в тот критический момент, когда особенно необходим. Без тебя будет трудно, Рома. Ты много работал среди нас и умеешь пользоваться математикой как универсальным инструментом в решении чисто технических вопросов. Твой опыт бесценен.