Новый год в октябре - читать онлайн книгу. Автор: Андрей Молчанов cтр.№ 20

Сабелыю засвистели стальные канты лыж, рассекая снег на виражах, упругая синева воздуха ударила в лицо звенящей живительной свежестью, замерло сердце от скорости, и захотелось с восторгом обнять этот холодный, светлый мир, в одно мгновение открывший суть остраненного чуда жизни.

У подножия холма он постоял, переводя дыхание и наблюдая, как по склону стайками скатываются лыжники в пестрых комбинезонах. В одном из лыжников он признал Глинского. Сергей шел по трассе мастерски, с элегантной небрежностью выписывая «змейку», и Прошин невольно залюбовался точностью его движений. Однако в конце трассы гармония небрежности и точности нарушилась; огибая бугор, тот не удержал равновесие и медленно, будто сопротивляясь неодолимой силе, начал заваливаться набок… И в облаке снежной пыли, неуклюже, сшибая флажки, Сергей скатился прямо к ногам Прошина.

— Да будет тебе земля пухом! — поздоровался с ним тот.

— А, и ты здесь. — Глинский досадливо отряхивался.

«И ты здесь… — повторил Прошин мысленно. — Ну, сволочь! Как бы ты здесь катался, если бы в один счастливый для тебя день не встретил меня!»

— Ты один? — спросил он. — Пли с возлюбленной?

Глинский повернул к нему румяное небритое лицо. Глаза его, прозрачно слезящиеся от мороза, были ироничны и злы. Ничего не ответив, отошел, выдернул из сугроба отскочившую лыжу, пристегнул ее и покатил к подъемнику.

«Дрянь, — беспомощно, с обидой думал Прошин, смотря на оранжевое пятно куртки Сергея, видневшееся среди разноцветья иных. — Вот уж воистину: творя добро, не рассчитывай на ответное…»

У подъемника Прошин столкнулся с Ворониной. Еле кивнул, глядя мимо нее; накинул легкую плашку бугеля на трос и, чуть откинувшись назад, заскользил вверх по колее лыжни.

Настойчивый встречный ветерок зло и упорно холодил грудь. Он подумал, что надо бы зайти в гостевой домик — посидеть там, остыть, переодеться, но тут же представилось окружение папаш и мамаш, пичкающих в тепле своих чад компотами и наставлениями о пользе компотов; разговоры тех, кто приехал сюда с женами, невестами, друзьями и — передумал.

Бугель звякнул о мачту, соскочил, Прошин принял вправо, уступая лыжню, остановился, опершись на палки, и вдруг ему напрочь расхотелось кататься. Настроение испортилось внезапно и непонятно отчего. Он поднял очки на лоб. Солнце сразу же стало холодным и мутным. Посерели небо и снег. Он закурил, рассеянно посмотрел на пологий соседний холм, где Лукьянов что-то строго выговаривал внукам, на часовенку с тоненьким почерневшим крестиком, словно источенным временем и, отстегнув лыжи, поплелся к машине…

Дома, в окружении привычного и скучного, он разозлился на себя, расценив внезапное свое возвращение как дурацкую, ничем не оправданную прихоть.

— Псих, — цедил он, — И с чего завелся? Ненормальный… Комплекс неудовлетворенности. В будни подавай ему праздники, в праздники — будни… чудик.

Походив по квартире, включил телевизор. На экране показалась эстрада; на ней топтался квартет прилизанных молодых людей, блаживших что-то там про тайгу, которую наверняка в глаза не видели. Это была первая программа. По остальным же крутили какую-то дичь. Телевизор пришлось выключить, хотя лучшего помощника убить время найти было трудно. Оставалось слоняться из угла в угол, раздумывая, что бы такое предпринять. Наконец сел за письменный стол. Лампа, ручка, бумага так и подмывали что-нибудь написать. Фабула, носила характер лирический: Он и Она увидели друг друга, поняли, что каждый — судьба другого, кинулись навстречу, но наткнулись на бесчувственные стекла вагонов. И два поезда, тронувшись с места, унесли в разные стороны навек разбитые сердца. Однако, несмотря на ясность содержания, гораздо сложнее обстояло с формой. Проблема рифмы сменялась проблемой размера; обретая размер, он впадал в многословие, и из-под пера лезла какая-то чушь… В итоге, когда часы отщелкали пять вечера и мусорное ведро до половины заполнила исписанная бумага, он понял, что поэтическое творчество — занятие довольно нудное, трудоемкое, а что касается стихов о любви — то и требующее определенного вдохновения; а откуда его взять? И тут недалекая ассоциация привела его к Ирине…

Прошин взял записную книжку, затем отложил ее… Номер телефона вспомнился сам собой — отчетливо, как и был записан, представился этот номер перед глазами…

Длинные, длинные гудки.

— Здравствуйте, Ира. Это Алексей.

Она молчала.

— Ира, мне необходимо встретиться с вами.

— Знаете… — Это «знаете» у нее получилось резко, но только вначале; в конце слова голос смягчился, и продолжала она вынужденно мягко и соболезнующе: — Сегодня я, к сожалению, занята. В нашем кинотеатре хороший фильм и… Ну, я уже приглашена.

— Я понимаю, — сказал Прошин. — Но, может, после фильма?

— Ну, давайте… Подъезжайте часам к десяти. Я как раз пойду выгуливать собаку…

Прошин посмотрел в зеркало. Там косенько улыбнулись и покачали головой.

— Хорошо, — согласился он, большим усилием подавив раздражение. — К десяти я… — Он еще не договорил, когда она повесила трубку, приведя его этим в бешенство.

— Собаку! — сказал он с горчайшей улыбкой.

Потом заставил себя успокоиться. В конце концов кто он для нее? Нелепый, назойливый тип… Да и что привлекло-то его в ней?! И тут дошло — схожесть с Олей, бывшей женой. Схожесть неуловимая, загадочная, и чувствовать ее было дано только ему одному, искавшему ту, что когда-то любил и утратил, в других женщинах. Но Ира… нет, это не нахождение утерянного, лишь осознание его… И ехать на какое-либо свидание он уже не собирался. Единственное, что безотчетно желал, — увидеть ее еще раз, пусть издалека, украдкой, но увидеть, потому что она была дорога ему за необъяснимое чувство, называемое любовью, или за напоминание об этом чувстве — все равно…. Он должен был как-то проститься с ней.

…Машину он оставил в переулке, неподалеку от кинотеатра, и встал в отдалении, наблюдая за входом. К вечеру мороз усилился. Холод лез в рукава, за шиворот, костенели ноги… Ее не было. Может, не тот сеанс? Или вообще не тот кинотеатр?.. Нет, все верно. Вот прошелся ее обожатель. Те же голубые штанишки, тонкие ножки, патлы… Этот стереотип столичного хипповатого мальчика был Прошину хорошо знаком и сравнительно ясен за тем исключением, как может красивая и, главное, неглупая женщина относиться с симпатией к этакому хлыщу. Как его? Ах, да. Боря.

Боря, составляющий в некотором роде загадку, снова прошел мимо, и до Прошина донеслось его сдавленное изречение относительно климата Центральной Европы. Боря тоже порядком замерз.

Между тем толпа у кинотеатра начала редеть… Ирины по-прежнему не было. Прошин взглянул на Борю. Теперь это был основной ориентир. Взглянул… и насторожился. Тот стоял в тени, у пустых лотков, в окружении двух неизвестных. Что-то неблагополучное было в этих неизвестных — и по тому, как пьяно они покачивались, как заслоняли Борю, — растерянно, словно ищя поддержки, крутившего головой…