Сказав это, она посмотрела на меня со всей холодностью, на которую была способна, развернулась и вышла за дверь.
* * *
Дождь так и лил до самого вечера, навевая на всех скуку. Правда, к обеду произошло кое-что, что, несомненно, привело всех обитателей усадьбы в хорошее настроение: из своих комнат спустился Максим Петрович! Спустился практически сам, лишь поддерживаемый под руку своей женой. Андрей, который со дня приезда проводил с ним очень много времени, заверил, что общество и короткие прогулки пойдут выздоравливающему Эйвазову только на пользу.
– Вот только волнений вам пока стоит избегать, – сказал Андрей Максиму Петровичу. А взглядом в этот момент обводил почему-то остальных домочадцев.
– Значит, политические газеты прячьте от меня подальше! – скрипуче рассмеялся на это Эйвазов, и все моментально подхватили его смех.
И даже после обеда, когда Максим Петрович устал и снова поднялся к себе, домочадцы все еще продолжали общаться довольно благодушно. Сидели в гостиной, потому как дождь за окном и не думал прекращаться.
Madame Эйвазова наперебой с Людмилой Петровной донимали разговорами князя Орлова; иногда вставлял пару реплик и Вася, уже вернувшийся из своей поездки и читавший сейчас газету. Я тоже не решалась уйти, но больше молчала и пыталась сосредоточиться на сюжете книги, что взяла в библиотеке. Даже Ильицкий, хоть и боролся с желанием покинуть нашу теплую компанию, но только вышагивал с тоской на лице от одного окна к другому.
Хоть сколько-нибудь весело было, кажется, лишь Андрею и Натали, которые на пару играли в преферанс, так как все остальные отказались. Андрей выигрывал раз за разом, а Натали, кажется, уже не знала, куда прятать тузы и марьяжных королей из своей раздачи. Почему-то она считала, что внимания мужчины можно добиться только грубо льстя ему и подыгрывая. Никогда я этого не понимала.
В очередной раз собирая выигрыш, Андрей вдруг сказал:
– Господа, а почему бы нам не поиграть во что-то всем вместе? В шарады или хоть фанты? Скука же смертная!
– Предлагаю поиграть в «молчанку», – отозвался Ильицкий, глядя на залитое дождем окно. – Как вы на это смотрите, Лиза?
Эйвазова смутилась – ее наигранно веселый щебет с князем и впрямь звучал громче других голосов. Неловкость снова сгладил Андрей:
– Нет, друг мой, увольте, все в этом доме знают, что в «молчанке» у тебя нет конкурентов.
– А давайте и правда поиграем в фанты? Сто лет не играла в фанты! – подхватила затею Натали. – Чур, я вожу!
Она живо подскочила, схватила зачем-то пустую вазу из шкафа и принялась обходить домочадцев. Те с некоторой неохотой, но все же подчинились.
– Я не знакома с правилами этой игры… – призналась я, когда она подошла ко мне.
– Все просто, – охотно отозвалась Натали, – в эту вазу собираем фанты – какие-нибудь безделушки от каждого по одной, а потом ведущий, то есть я, не глядя тянет из вазы фант и дает его владельцу задание. Любое задание. Впрочем, если ты не умеешь, то можешь не играть.
Она, улыбаясь самым невинным образом, вынула из мочки уха серьгу и положила ее в вазу. Недобрые у меня были предчувствия относительно этой игры, но я ответила:
– Нет, отчего же, я с удовольствием поиграю. – Серег я не носила, так что пришлось отстегнуть от ворота мамину брошку и положить ее к другим вещицам.
А игра оказалась и впрямь веселой – отчего мы никогда не играли в нее в Смольном? Натали с ее богатым воображением давала «фантам» задания хоть и не вполне безобидные, но и не выходящие за рамки дозволенного. К тому же веселые. Например, Васе выпало жонглировать сырыми яйцами – и у него это даже получалось! До тех пор, пока Натали, восхищенная ловкостью брата, не принялась выхаживать вокруг него, смеясь при этом и хлопая в ладоши. Это, разумеется, Васю сбило, и все яйца тотчас оказались на полу, его ботинках и ее платье – все остальные успели благоразумно отпрыгнуть в сторону. Однако именно этого все как будто и ждали – и смеялись совершенно искренне. Вася же, дурачась, набросился на сестру с упреками:
– Это все ты виновата! Ну, Наташка, берегись!..
Натали же, взвизгнув, бросилась от него убегать – сперва они носились вокруг софы, потом Натали пыталась спрятаться за необъятной спиной Людмилы Петровны:
– Тетечка, спасите меня! – довольно визжала она.
– Хватит озорничать, уймитесь, негодники!.. – почти умоляла та, однако смеялась аж до слез.
Потом Натали, совершенно потеряв стыд, принялась носиться уже вокруг Ильицкого – единственного, кто стоял с кислой физиономией. Он же их веселье и прекратил – грубо, но действенно. Просто приподнял Натали над полом и вручил ее хрупкое тельце брату:
– Если захочешь ее убить, я с удовольствием помогу.
– Фу, какой ты бука, Женечка! – обиженно надулась Натали. – Знаешь что! Я даю тебе задание рассмешить меня – прямо сейчас!
И, показательно нахмурившись, встала напротив него.
– Может, сначала хотя бы залог мой отдашь?
– Да пожалуйста! – Натали не глядя сунула руку в вазу и вытянула десятирублевую ассигнацию, лишний раз демонстрируя, что прекрасно осведомлена, кто что поместил в вазу, и что у Ильицкого нет фантазии даже для того, чтобы положить безделушку, а не деньги. – Вот твой залог. А теперь рассмеши меня.
Все замерли в ожидании, что Евгений Иванович станет рассказывать анекдот, шутку или хоть фокус покажет. Но тот предельно медленно расправлял свою «десятку», укладывал ее в портмоне, а потом вдруг поднял перед носом кузины указательный палец.
– И что? – изумилась моя подруга.
Ильицкий, не меняясь в лице, несколько раз согнул палец. Губы Натали дрогнули, но она совладала с собой и только вымолвила сухо:
– Я уже давно не смеюсь над подобными глупостями.
Тогда Ильицкий изобразил тем же пальцем «змейку» – и тут Натали не выдержала: зажала обеими руками рот и согнулась пополам от хохота.
– Что и требовалось доказать, – изрек с каменным лицом Ильицкий.
В отличие от сына даже матушка Евгения Ивановича сегодня была на высоте. Ей выпало прочитать стихотворение, и та, молитвенно сложив руки, нараспев начала:
– Я к вам пишу! Чего же боле…
Людмила Петровна излишне театрально пыталась изобразить влюбленную девицу, показывая, что с самоиронией у нее все в порядке. А все смеялись – не над ней, а над образом.
Когда же в середине стиха Людмила Петровна сбилась, ей на помощь вдруг пришла Лизавета Тихоновна, дочитывая стих в той же манере. А вскоре и вовсе начался театр в лицах: Натали сунула в руки мачехе раздобытый где-то веер – видимо, для большего соответствия образу Татьяны; князь Михаил Александрович, поддавшийся всеобщему веселью, изображал на заднем плане кого-то задумчивого со страусовым пером и газетой, а Лизавета, окончательно войдя в роль, пылко читала: