Друг моей юности - читать онлайн книгу. Автор: Элис Манро cтр.№ 33

– Неужели ты во все это веришь? – спросила Барбара.

– Поляки действительно угоняли самолеты в Швецию из-под носа у немцев, – упрямо отвечал Мюррей. – И действительно случалось так, что пилотов сбивали над Францией и им удавалось сбежать.

– Ты думаешь, такому приметному человеку, как Виктор, удалось бы сбежать? Думаешь, такого приметного человека послали бы на тайное задание? Для этого нужно выглядеть как Алек Гиннесс.

– Может, он не возбуждает подозрений именно потому, что он такой заметный, – сказал Мюррей. – Может, все думают, что человеку с такой внешностью никто никогда не поручит тайного задания, и именно потому его никто не заподозрит.

Тогда он впервые подумал, что цинизм Барбары бездумный и раздражает его. Ее цинизм был подобен некой причуде или нервному тику.

Этот разговор у них случился после того, как Виктор и Беатрис пришли в гости на ужин. Мюррей давно хотел познакомить Виктора с Барбарой. Представить их друг другу, можно сказать – выхвалиться каждым из них перед другим. Но когда такая возможность представилась, оба показали себя не с лучшей стороны. Оба вели себя отчужденно, с прохладцей, нервно, иронично.

Назначенный день в конце мая выдался необычно холодным и дождливым. Дети – Фелисити было пять лет, Адаму три – весь день играли дома, путались у Барбары под ногами, громили только что убранную ею гостиную и недостаточно утомились к моменту, когда пора было укладываться спать. Долгий светлый весенний вечер тоже не помогал делу. Дети то просили пить, то заявляли, что у них болит животик, то начинали жаловаться на собаку, что чуть не покусала Фелисити на прошлой неделе. Наконец Адам ворвался в гостиную – в одной пижамной рубашонке, с криками: «Хосю бубу, хосю бубу!» «Бубой» он когда-то называл булочку, но давно уже вырос из этого детского словечка. Весьма вероятно, это представление вдохновила (и, возможно, даже отрепетировала с братом) Фелисити. Мюррей сгреб его в охапку, отнес в детскую и отшлепал по попе, очень кстати оказавшейся без штанов. Для ровного счета он шлепнул и Фелисити, а потом вернулся в гостиную, потирая руки – в ненавистной ему роли добродушного папаши, наказывающего детей для их же пользы. Дверь детской осталась закрытой, но из-за нее еще долго доносился упорный мстительный вой.

В этот вечер все с самого начала пошло не так. Открыв дверь, Мюррей экспансивно воскликнул: «Каштан роняет свечи, и цветы боярышника по ветру летят!» ^[9] – имея в виду погоду и ожидая, что Беатрис оценит цитату из английского поэта. Виктор, рассеянно улыбаясь, отозвался: «Что? Что вы сказали?» А Беатрис ответила: «Это стихи» – таким тоном, словно кто-то спросил: «Кто это там бежит через дорогу?» – а она ответила: «Это сурок».

Всегдашняя живость Виктора сегодня была как-то приглушена. Его широкая ухмылка, блестящие глаза, смех казались неуместными и вымученными, бессильными. Даже кожа потускнела и цветом напоминала оконную замазку. Мюррей подумал, что Виктор похож на принца из когда-то читанной им сказки. У принца были глаза из драгоценных камней, но их выковыряли, чтобы продать и на эти деньги помочь беднякам. Потом принц отдает с той же целью свою кожу из сусального золота. Маленькая ласточка, последний верный друг, одна не покидает его, когда он остается без глаз.

Весь дом пропах готовкой. Барбара зажарила в духовке свинину. Еще она сделала картошку по новому рецепту – порезала на тонкие ломтики и запекла в форме, намазанной маслом. Картошка показалась Мюррею чересчур жирной и притом сыроватой. Другие овощи были переварены – Барбара зашивалась в кухне и все время отвлекалась на детей. Пирог с орехами пекан был для такого ужина слишком тяжелым десертом, а его корочка чересчур зарумянилась. Беатрис даже не попробовала пирог. Она и картошку не доела, оставила на тарелке. Она не смеялась над катастрофическим выступлением Адама. Вероятно, подумала, что детей надо хорошенько дрессировать и держать на коротком поводке – как лошадей.

Мюррею пришло в голову, что все его знакомые женщины, обожающие лошадей, ему неприятны. Узость взглядов, воинствующая праведность и отсутствие чувства юмора. И еще они, как правило, нехороши собой. Лицо у Беатрис было розовое, словно ободранное. Волосы – тусклые, седеющие, с плохой стрижкой. Губы она не красила – для женщины того времени это было необычно и означало либо крайнюю религиозность, либо презрение и безразличие к общественным установкам. Мешковатое серо-бурое платье со свободным же поясом говорило о том, что Беатрис не возлагает никаких надежд на этот вечер и не собирается делать ради него никаких уступок.

Барбара, напротив, была в сатиновой юбке желтого, оранжевого и медного цветов, туго перетянутой черным поясом, в черной блузке с глубоким вырезом. В ушах – крупные дешевые серьги-обручи. Одним из свойств Барбары, которых Мюррей не понимал и которыми не гордился – в противовес тем ее свойствам, которых он не понимал, но гордился ими, – была ее любовь к дешевым зазывным тряпкам. Низкие вырезы, тугие пояса, тореадорские брючки в облипку. Проходя по улицам города, она выставляла свое тело, щедро одаренное природой, в тогдашнем модном стиле, точнее – в одном из тогдашних модных стилей: не Одри Хепберн, а Тины Луиз. Это вызывало у Мюррея неловкость – сложную и трудноописуемую. Ему казалось, что эта черта Барбары не вяжется с ее серьезностью, отстраненностью, язвительностью. Его мать могла бы предсказать такое поведение Барбары. («Я уверена, что она хорошая девушка, но мне кажется, ей кое-чего не хватает в смысле образования», – сказала тогда мать, и даже Мюррей понял, что речь идет не о школьных оценках и не о начитанности.) Еще больше его беспокоило то, что это поведение не вязалось также с сексуальным темпераментом Барбары, или тем, что Мюррей знал о ее темпераменте – а он полагал, что знает об этом все. На самом деле Барбара была не очень страстная. Иногда ему казалось, что она изображает страсть, которой не чувствует. По его мнению, откровенные одежды Барбары намекали именно на это и мешали обсуждению. Эта одежда выражала какую-то неуверенность в себе, неумеренность, вызов. Мюррей смирялся со всеми недостатками Барбары – ее нетерпимостью, неуступчивостью, – но не хотел видеть ее глуповатой или жалкой.

Посреди стола стоял букет сирени в вазе. Он мешал подавать еду и сыпал мусором – опавшими цветами – на скатерть. Сирень все больше и больше раздражала Мюррея, и наконец он не выдержал.

– Барбара, эти цветы обязательно должны быть на столе? – Тоном настоящего мужчины, хозяина в своем доме. – Они все заслонили, даже разговаривать мешают.

На самом деле к этому времени разговор за столом полностью прекратился.

Барбара наклонилась, бесстыдно показав декольте. Без единого слова она подняла букет, осыпав блюдо с мясом и скатерть дождем из цветков сирени. Одна серьга Барбары свалилась с уха и попала в яблочное пюре.

Тогда им следовало бы засмеяться. Но никто не смог. Барбара наградила Мюррея мрачным взглядом. Он подумал, что можно уже расходиться – что ничего не изменится, если они встанут из-за стола, оставив не нужную никому еду и вялую беседу. И разойдутся своей дорогой.