– О, конечно, – отозвалась Теру. – За это можно дать ей пару лет, причем, вероятно, часть срока будет условной. Я думала, вы говорите о серьезном обвинении…
– Я меньше озабочен ее наказанием, чем местонахождением Мередит Сантос, – сказал Майло. – Если мы ничего не повесим на нее, то не будет и рычагов давления, чтобы она заговорила.
– Значит, предложи ей полностью условный срок за наркотики и посмотри, не клюнет ли она.
* * *
Позже в этот же день Майло позвонил Ньюграссу и сделал предложение.
– Я спрошу у нее, – ответил общественный защитник.
Через час он перезвонил.
– Она говорит, что была бы не прочь заключить сделку, но действительно не знает эту женщину. Как насчет того, чтобы не предъявлять ей обвинения по наркотикам?
– Почему нет?
– Она такая искренняя…
– Прямо как ты, – бросил Майло и грохнул трубкой телефона.
Когда Фрэнк Гонзалес услышал эти новости, то сказал:
– Вот так всегда. Масло размазывают по всей чертовой горбушке, и ничего не остается… Больше никаких продуктовых аналогий. Надо забыть о них.
* * *
Через три дня после смерти Джона Дженсена Уильямса Майло позвонил Альберту Трану.
– Теперь девочки могут без опаски возвращаться домой, мистер Тран.
– Почему это, лейтенант?
– Плохой парень выбыл из игры.
– Под арестом?
– На шесть футов ниже.
– О, – произнес Тран. – Понимаю. Что ж, хорошо, но не знаю, почему вы сообщаете мне про это.
– Если вы окажетесь в ситуации, когда сумеете передать весточку, то уверен, что девушки это оценят.
– Буду иметь в виду, лейтенант.
* * *
Тран позвонил днем позже.
– Эшли и Марисса признательны, хотя, очевидно, лично они смогли бы сказать больше.
– Когда они возвращаются?
– Меня уведомили, что они могут остаться там, где находятся сейчас.
– В Ванкувере?
– По-видимому, – сказал Тран. – Они нашли себе занятие. Кажется, будут учиться ответственности.
– Хорошее дело для богатых девочек.
– Тем более для богатых, – отозвался Тран.
– Дело связано с лошадьми?
– Был такой разговор.
* * *
Через восемь дней после смерти Джона Дженсена Уильямса Майло и Фрэнк Гонзалес соединенными усилиями смогли наконец разговорить одну из танцовщиц, подружек Кашмир Катт.
Кашмир нелегально сдавала в субаренду гараж, переоборудованный в убогое бунгало, трем другим стриптизершам. Располагался он в Восточном Голливуде.
– Еще один задний двор, – сказал я.
– Невероятно, – воскликнул Майло. – Мы говорим о полной копии дома Фрэнки. Никакой таксидермии, это место дало нам гораздо больше сокровищ. Три пистолета, включая двадцать пятый калибр, которым убили Урсулу, девятимиллиметровый, из которого застрелили Фрэнки, и еще один девятимиллиметровый с отпечатками Уильямса и Ричарда Кори, из которого никогда не стреляли.
– Тот самый пистолет, которым Кори размахивал перед дочерьми.
– Новой марки и незаряженный. Этот идиот был просто пугалом огородным. Еще мы нашли наличку, которую Уильямс забрал у Кори. Сто восемнадцать тысяч. Уильямс даже не позаботился спрятать их, просто держал в банковской сумке под кроватью.
– Он жил там с Кашмир?
– С тех пор как уехал из Окснарда. Я проинформировал ее общественного защитника, и через час он перезвонил, что теперь его клиентка готова к «обсуждению». Я ему сказал, что для меня главное – узнать, что случилось с Мередит Сантос, что она уже достала меня своим нежеланием говорить. С тех пор ничего. Посмотрим.
– Уильямс оставил какие-нибудь «сувениры»? – поинтересовался я.
– Все, что я могу ответить, – возможно. На тумбочке у Брзики стояла коробка с украшениями. Там нашлись интересные вещи. Начиная с часов «Леди Патек» с севшей батарейкой – слишком элегантных для Брзики.
– Урсула забирала двое часов, чтобы сдать в ремонт.
– Я звонил ее ювелиру, и он никогда не продавал ей «Патек», но она могла купить их где-то еще. Нашлись и безделушки, которые Уильямс мог хранить лишь по одной причине – они для него что-то значили. Я послал фотографии семье Кэти Хеннепин; они думают, что одна пара сережек могла принадлежать ей. Но что более доказательно, так это – обрати внимание – чучело птенца совы, принадлежавшее Фрэнки.
– Безделушки, – сказал я. – Та бедная женщина в Коннектикуте не могла позволить себе «Тиффани». Может, что-нибудь всплывет?
– Поищем, но после стольких лет это будет непросто. Шон нашел одну сильную зацепку в Нью-Йорке; это случилось два с половиной года назад, когда Уильямс жил там. Женщина из Японии по имени Юки Ямада приехала по рабочей визе и могла бы устроиться помощницей шеф-повара в какой-нибудь экзотической рыбной закусочной в Мидтауне на Манхэттене. Ее нашли задушенной и исколотой на квартире в Нижнем Ист-Энде. На столе обед на двоих – сашими и так далее; но никто этим делом всерьез не занимался, потому что она стала проституткой, и заключение сделали такое, что она просто приготовила себе еду. Ни следов сексуального насилия, ни ДНК. Департамент полиции Нью-Йорка не стал поднимать шум. У нового мэра в приоритете были ДТП.
Майло перевел дух.
– Должны быть и другие похожие случаи, но мне нужно сосредоточиться на расчистке собственных конюшен.
Аналогия с лошадьми.
– Имеет смысл, – отозвался я.
* * *
Через десять дней после смерти Джона Дженсена Уильямса позвонил Эл Бейлесс. Камера, установленная нами в здании, засекла вероятного автомобильного вора и «похожего на извращенца чувака, прятавшегося за «паркетником». Можно нам использовать эти материалы в интересах транспортного отдела?»
– Конечно, – ответил Майло. – Считай это подарком.
– Двое подозреваемых. И это всего за пару недель.
– Боссы счастливы, Эл?
– Хотелось бы мне сказать, что им до этого есть дело, но я счастлив, и с меня причитается стейк.
– Звучит здорово.
– Я серьезно.
– Я тебя понял.
* * *
На пятнадцатый день после смерти Джона Дженсена Уильямса мы с Майло праздновали в кафе «Могол» возвращение к нему аппетита.
Агнес Брзика продолжала твердить, что не ведает о судьбе и месте нахождения Мередит Сантос.
– Идиотка уперлась, почему – не знаю, но ее адвокат еще больший кретин, с ним разговаривать – все равно что с глухим.