– Мои имя вы знаете, свои можете не называть, – сказал бывший полевой командир, вертя в покалеченной руке четки. – Мне они ни к чему, только голову засорять. Ну что мне с того, что ты, скажем, Иван, а ты – Петр. Меня попросили проконсультировать. Я проконсультирую и забуду вас навсегда.
«Ага, попросили, – мысленно усмехнулся Мазур. – Любят восточные люди красивые словеса разводить. Сказал бы честно – купили. Стал бы ты встречаться, если б просьба не была подкреплена баблом».
– Знаете, что это за место? – Зелимханов взмахнул четками.
Мазур провел взглядом по стенам, на которых висело множество небольшого размера цветных картин в тонких деревянных рамах. Под каждой картиной имелась бирка с ценой, при желании любую можно было купить.
– Мастерская какая-то, – осторожно предположил Стробач.
– Не какая-то, а «Дом Абасси»! Названа в честь основавшего ее мастера. Это было еще в шестнадцатом веке. Тогда зародилась исфаханская школа миниатюры. Между прочим, знаменитая на весь мир. И четыре века без перерыва, чтобы не происходило с этой страной, здесь, в этом доме, пахло краской, и учителя отвешивали ученикам подзатыльники, передавая им секреты мастерства. Посмотри на картины на стенах. Исфаханскую миниатюру легко отличить от любой другой – по легкому мазку, по скупой подцветке, такой, словно экономятся краски… Что, русский, удивлен? – Зелимханов смотрел на Мазура. – А ты думал, я только убивать умею? Вы, русские, любите изображать чеченов зверями. Причем зверями тупыми и злобными…
Мазур промолчал. В конце концов, он явился сюда не для того, чтобы втягиваться в споры о разногласиях в представлениях и о школах живописи.
– Я скажу, почему выбрал именно это место для встречи. Из-за своего деда. Ты, конечно, читал мое досье, русский. Как же иначе. Там было что-нибудь о моем деде?
Зелимханов смотрел только на Мазура, словно Тимоша тут и не было. И обращался именно к нему. Видимо, бывший полевой командир определил для себя, кто в их паре главный, и иметь дело с подчиненным, пусть даже формально подчиненным, не желал. Такая вот разновидность гордыни.
– Да, там было о твоем деде, – нейтральным голосом сообщил Мазур. – И весьма много.
– Это хорошо, что ты знаешь о нем.
Зелимханов, кажется, и в самом деле был польщен тем, что о его предках не забывали даже его враги.
– Мой дед заслужил, чтобы вы, русские, его помнили, раз провозгласили себя преемниками империи…
В дальнем конце мастерской открылась низкая дверь, и в помещение бесшумной тенью скользнул человек в белых брюках и рубашке, с подносом в руках.
– Я распорядился сварить нам кофе по-исфахански. – Зелимханов повел головой в сторону человека с подносом. – Мустафа варит хороший кофе. Потом расскажешь своим внукам, русский, что пил настоящий исфаханский кофе. А вот выпивки, извини, не предлагаю. Ничего не поделаешь, исламская страна, придется потерпеть.
Мустафа переставил четыре чашки и четыре стакана с водой и льдом с подноса на стол. Крохотные кофейные чашки казались взятыми из набора детской посуды.
– Мой дед ходил сюда, он интересовался исфаханской миниатюрой и покупал здесь некоторые работы. Он пил здесь кофе и здесь же назначал свои встречи.
Зелимханов неторопливо помешивал кофе тонкой серебряной ложкой, которая в его пальцах казалась и вовсе простой булавкой.
– На этих коврах его и убили. Убийца зашел со спины, всадил нож под лопатку и выскочил на улицу через эту дверь. Вокруг не сразу поняли, что случилось. Убийцу не поймали, его и рассмотреть толком никто не сумел… Ну и как кофе?
Кофе был и впрямь своеобычен на вкус: крепкий, густой, очень сладкий, приготовленный из чуть пережаренных зерен с добавлением каких-то пряностей, в подборе которых, думается, и крылся секрет знаменитого исфаханского напитка.
– Оригинально, – кратко ответил Мазур. – Правда, я предпочитаю обыкновенный, без добавок и без сахара.
– Дело вкуса, – усмехнулся Зелимханов. – Как говорили в одном американском фильме, одни любят убивать после обеда, а другие перед завтраком…
Из-за стены, что отделяла улицу, пробилось кипучее многоголосье ссоры. То ли не могли разъехаться машины, то ли опрокинули чей-то лоток.
– Смотришь на меня волком, русский, – чеченец осклабился. – Убить хочешь, правильно?
– Да какая разница, чего я хочу, – пожал плечами Мазур. – Мы тут встретились по другому поводу, вовсе не из-за моих желаний.
– Знаю, зачем мы тут. Только раз уж встретились, можно и поговорить, когда еще придется?
Зелимханов поставил на стол допитую чашку кофе и принялся перебирать четки здоровой рукой.
– Да, я убивал ваших солдат, и ты это знаешь. Ты тоже многих спровадил из этого мира, будешь отрицать?
– Не буду.
– Ты воин, и я воин. И убивали мы тоже воинов. Так угодно было Аллаху, чтобы мы оказались друг против друга. Не нам обсуждать замыслы Всевышнего. Когда Аллаху было угодно, чтобы мы воевали за одну страну, так и было. И может, наши дети, вот он, Рамзан, например, станут воевать под одним флагом, одному Аллаху то ведомо…
Мазуру было что возразить. И про то, что лично он убивал только воинов, и про Аллаха. Скажем, напомнить собеседнику, в каких городах с его помощью были организованы теракты, сколько и кого при этом убило… Но ни к чему были эти слова, чего добьешься, кому чего докажешь? Мазур предпочел промолчать.
– Ладно, давай о деле, – произнес Зелимханов, видя, что Мазур не особенно расположен поддерживать светские беседы. – Мне сказали, что именно тебя интересует. Ты хочешь знать, что за люди напали на яхту, и кто их послал…
– Именно так, – кивком подтвердил Мазур.
Негромко щелкали четки в пальцах чечена.
– Я навел справки и выяснил кое-что, – сказал Зелимханов после долгой паузы. – На яхту напали Тракторист и его люди. Не знаешь Тракториста?
– Впервые слышу, – честно сказал Мазур.
– Его имя – Заурбек Хадашев. Он и вправду до войны работал трактористом. А дальше как обычно. Ушел в горы, воевал, воевал хорошо, стал полевым командиром. Между прочим, был вместе с Шамилем в Буденновске. Потом держал часть Урус-Мортанского района. Во вторую войну снова ушел в горы. Когда его сильно ранило, то сперва его переправили в Грузию, там он какое-то время лечился, а потом уже отправили в Турцию. В Турции пробыл где-то около года. В конце две тысячи третьего оказался в Латвии, там под чужим именем стал главой одного из центров помощи чеченским беженцам. Собрал своих людей, тех, с кем воевал. Просидел в Латвии около двух лет, и меня это удивляет. Я думал, его экстрадируют раньше, потому что для такого места нужны какие-никакие навыки дипломатии, это тебе не леса. А что с Тракториста возьмешь! Тракторист и есть тракторист. В общем, прибалты терпели его долго, потом все же центр прикрыли и Тракториста выдавили из страны вместе со всеми его людьми. И вот тут начинается самое интересное. Тракторист пропал.