Одесский юмор. Рассказы, миниатюры, афоризмы - читать онлайн книгу. Автор: Валерий Хаит cтр.№ 56

Джинсы, сами понимаете, на улице не валяются, и Партникер сразу согласился. Но сказал, что могут возникнуть некоторые препятствия, и пожелал узнать сопутствующие условия.

— Первое условие, — сказал предводитель-писарь, — выпить стакан водки.

— Ну, за этим, как ты понимаешь, дело не станет, — доверчиво глядя в глаза собеседнику, ответил Партникер.

— А второе условие, — сказала Очень Важная Персона, — перекреститься.

— Но я же не крещеный, я, как ты догадываешься, еврей, — предупредил Партникер.

— А это нам неважно. Важно, чтобы был соблюден протокол приема, — сказал предводитель, в котором окончательно проснулся главный писарь коша.

Но и в Партникере проснулась торгашеская жилка предков, и он возразил, что за одну пару штанов не станет публично осенять себя христианским символом. А вот за две — это совсем другое дело.

— Две пары штанов — это серьезно, — сказал он.

— Я не уполномочен делать такие щедрые подарки за вступление в казачество, — загрустил предводитель.

— Да, но я же при этом становлюсь если не совсем отступником, то почти отступником, — возразил Партникер.

— Ладно, — решился писарь, — вступай за две пары.

— Но этого мало, — загорячился Партникер, в котором все отчетливей стала проступать национальная страсть к торговле. — Понимаешь, моя религия на три тысячи лет древней твоей. И что же, за то, чтобы вступить в твой детский религиозный сад, я возьму всего две пары джинсов? Вот если вы к ним приложите шаблюку и бунчук — тогда я буду считать себя совершенно удовлетворенным казаком.

Тут бедный писарь-предводитель поперхнулся очередной рюмкой.

— Нет, — сказал он. — Я тебе этого обещать не могу. Я обязан собрать громаду и посоветоваться с ней.

С тем и ушел.

Так Партникер и не отказачил себе две пары штанов с саблей и бунчуком. А что до стакана водки — сами понимаете, это не проблема.

Дело было так. Летом Литературный музей получал заказы на лекции в санаторных клубах. «Пушкинская» тема пользовалась спросом, но в особом курортном варианте. Дабы не мучить публику, разомлевшую от моря и солнца, академизмом, я изобрела лекцию под названием «Лирические героини одесского года». Амалия Ризнич, Каролина Собаньская, графиня Воронцова, посвященные им стихи, легкие исторические анекдоты из истории одесского общества пушкинской эпохи — все вместе сплеталось, как мне казалось, в непринужденную болтовню о несомненной классике, благосклонно выслушивалось публикой в самую ужасную жару, и я радостно проводила эти часы в курортной зоне от Аркадии до Золотого Берега вместо того, чтобы изнывать в духоте центра.

И вдруг… Завершив свои речи под привычные аплодисменты, я спросила, есть ли вопросы и замечания, — ну зачем это мне понадобилось? Наверное, неохота было нырять в жару из прохладного, затененного до сумеречности зала.

И он встал в третьем ряду (всего-то было заполнено рядов пять), светловолосый худощавый человек с суровым лицом, но что была суровость этого лица по сравнению с разгневанным голосом, который обрушил на меня вопрос: «Как вы могли сказать о Пушкине такое?!»

Не побоюсь банальности — я похолодела, я не могла вообразить, что такое? Рука заведующей клубом, которая уже уверенно выводила на моей путевке привычное «лекция прочитана на высоком…», замерла… Публика, направившаяся к столовой, замерла тоже и уставилась с крайней заинтересованностью.

«Это же сам Пушкин! А вы такое о нем!» Он кипятился не на шутку, и не помню уже, как через этот каскад возмущения пробился мой вопрос о причине: «В чем дело? Ради бога, что не так?»

«Как это что?! Вы сказали, что за целый год у Пушкина было всего три женщины! Три! За год! У Пушкина! Да у меня на сколько больше бывает! За год-то! А это ведь Пушкин! Наша слава! Классик…»

«Вы понимаете, я ведь не говорила о любовных связях, их было больше, намного, но — знаете — на лекции… я только о тех, кто вдохновил на стихи, а так, конечно, больше, гораздо больше, тем более Одесса, вы же понимаете…» Народ вокруг толпился (кажется, на лекции их было меньше) — внимание, мол- чание…

Мой оппонент кивнул, согласился как-то неожиданно сразу: «Да, которые вдохновляют — этих меньше, да, у меня тоже намного меньше, а это тем более Пушкин. Благодарю».

Народ разочарованно потянулся к выходу вслед за мятежником, кто-то ему в спину сказал уважительно: «Инженер… из Харькова…» Заведующая клубом зачеркнула начатую строчку и написала: «Лекция вызвала повышенный интерес аудитории». А я с тех пор твердо помню, что «Пушкин» — это действительно наше «все».

Мы осваиваем мир и не всегда предполагаем даже, что из нашей каждодневности, из наследия родины нашей окажется самым необходимым багажом. Но не перестает удивлять меня то, как блистательно провидят повороты культурных явлений талантливые писатели. Вот, например, братья Стругацкие в повести «Пикник на обочине» как назвали «русский» ресторан в международном научном центре? «Боржч» они его назвали, а не «Шти», «Квас» или «Самовар».

Слушая рассказы «наших за границей», я не перестаю удивляться этому провидению. Борщ — «боржч» — оказался верным и надежным спутником и опорой в этих непростых скитаниях, становлении в широком мире.

Бруклин

Зять мой Котя в Кишиневе за баранкой такси лет восемь откатал и в Нью-Йорке через пару-тройку недель по прибытии уже сидел за рулем желтого «кэба». Работа непростая и с приключениями.