Если бы кто-то еще год тому назад сказал ей, что она с радостью будет вставать до восхода солнца, сбегать из дома, как шпион, и с энтузиазмом нестись мыть туалеты, она бы решила, что этот человек сумасшедший. Но жизнь намного богаче фантазии, и словно талантливый режиссер, который умеет держать зрителя в напряжении, она реализовывает самые невероятные сценарии.
Упаковать пирожки она не успела, Дуглас отчего-то нарушил заведенный режим и вернулся домой раньше, чем она ожидала. Аромат выпечки почуял с порога и снова протопал тяжелыми сапогами, выпачканными конским навозом, по чистой кухне.
– Что пахнет? – поинтересовался он и, не сбавляя шага, подошел к Нине, неожиданно по-хозяйски хлопнув ее по попе. Та взвизгнула.
Отсутствие к ней мужского интереса у Дугласа она рассматривала как благодать и в глубине души не хотела ничего менять. Чем больше она общалась с утонченным Фрэнком, тем меньше она представляла себя в постели с грубым Дугласом.
А тот вдруг принялся буравить ее глазками-пуговками, отмечая новую кофточку, легкий макияж и прическу вместо обычного мышиного хвостика. Перевел взгляд на выпечку. Неужели этот хвастливый ветеринар и его корова правы? Старая серая мышка спуталась с директором? Да быть того не может!
Когда его покойная жена загуляла с аптекарем, она тоже начала краситься, расчесываться и печь пироги. Но Дороти была настоящей секс-бомбой, это из-за нее дочка пошла по кривой, с такими генами девчонке был прямой путь в проститутки. А эта серая мышь не похожа на похитительницу сердец и возбудительницу гениталий. Неужели он так ошибся?
Не сводя глаз с Нины, он взял с противня горячий пирожок и одним махом откусил половину.
– Осторожно! – только и успела воскликнуть Нина, как Дуглас выплюнул недожеванную массу на пол и, размашисто махнув рукой, опрокинул противень со свежей выпечкой. Тот с особым цинизмом загрохотал, переворачиваясь, сминая воздушное тесто и выдавливая яблочный джем на чисто вымытый пол. Нина закусила губу.
– Ой, прости, я такой неловкий, – топорно расстроился Дуглас и, наклонившись, схватил противень рукой. – Горячий! – он изо всех сил пнул его ногой и принялся наступать на теплое тесто, из нутра которого выплеснулись остатки джема.
Дуглас схватил ошарашенную Нину за подбородок и грубо подтянул к себе:
– Я женюсь на тебе, но если ты попробуешь мне изменить, ты улетишь домой вместе со своим выблядком на первом же самолете, – пролаял он ей в лицо.
– Изменить? Выблядком? – ошалевшая Нина повторила незнакомые слова.
Отпустив Нину, Дуглас универсальным грубым жестом объяснил ей значение слова «изменить». В ужасе Нина отшатнулась.
– Но я не изменяю тебе! – воскликнула она. – Это невозможно, я слишком стара для этого!
– Да, – кивнул, осклабившись, Дуглас, – ты слишком старая, не забывай об этом.
Собираясь выйти из кухни, он слишком резко развернулся, и каблук ковбойского сапога поехал на яблочном пюре. В последний момент Дуглас схватился за рабочую поверхность и устоял на ногах.
– Убери эту дрянь. – Он сердито топнул ногой, сбрасывая с нее остатки теплой массы.
Несколько секунд спустя он ушел, громко хлопнув дверью.
БОГДАНА
– Мама, я так больше не могу, – захлебывалась в трубку Богдана, в десятый раз за день набрав номер матери.
Та наконец-то ответила. Только что Людмиле Степановне закончили вливать химию, и она с трудом держала телефон в руках.
Чтобы избежать любопытных взглядов соседок по палате, она попросила медсестру помочь ей выйти в коридор. За небольшую мзду сестрички с удовольствием выполняли ее нехитрые просьбы. Чтобы хотя бы немного облегчить свои страдания, Людмила Степановна продала одну из двух принадлежавших ей квартир. Не выдержала, дала слабину. Вначале хотела обе завещать дочке и внучке, но боль стала непереносимой.
– Что случилось, Данечка? – тихонько прошептала мать.
Дочь тут же потребовала:
– Говори громче! Я ничего не слышу!
– Что случилось? – собравшись с силами, снова спросила Людмила Степановна, закрывая глаза и пытаясь сконцентрироваться на разговоре.
– Мама, он давал мне кошачий антисекс, ну, понимаешь, когда кошка гуляет, ей такие таблетки дают.
Вместо ответа Людмила Степановна закашлялась. На глазах выступили слезы. С того момента, как она услышала свой страшный диагноз, ей впервые стало страшно. Неужели она ошиблась? Может, надо было оставить Богдану в покое, жила бы со своим Васей, уж не оставил бы дуру. Ну и что, что денег нет и в Турции никогда не была, разве в этом счастье? Людмила Степановна тут же отогнала от себя нелепые мысли.
– Почему он тебе его дал? Что ты сделала, Данечка? – спросила она.
– Ничего, – провыла та в ответ. – Я по Васе скучаю, домой хочу!
– Даня…
– Ну что Даня, что? Ненавижу его, козла старого! И туфли его дурацкие ненавижу, и костюм медсестры, и еще он меня китом обозвал, потому что я потолстела!
Каждое слово, обрушиваемое дочерью на ее голову, забирало у Людмилы Степановны минуты жизни. Туфли? Костюм? Кит? Господи, она что, вышла замуж за извращенца? Тогда нечего и думать.
– Возвращайся, доченька, – собравшись с силами, неожиданно твердо сказала Людмила Степановна, – возвращайся. Проживем как-нибудь. Квартира есть, точку снова откроешь.
– Я не хочу, – неожиданно перебила ее дочь, перестав плакать, – я не хочу на точку, мама, ненавижу базар!
– Данечка, но что делать? Так же тоже жить нельзя, – из последних сил возразила мать.
– А Вася? – вдруг тихо спросила Богдана.
– Что Вася? – попыталась уйти от вопроса Людмила Степановна.
– Вася что? Ждет меня? – выкрикнула в трубку дочь.
– У Васи сын скоро родится, – почти выдохнула Людмила Степановна, прикрывая глаза и чувствуя, как мир ускоряет свой бег. – Даня, – снова попробовала она достучаться до дочери, но в ответ услышала лишь гудки. Набрать снова не успела – потеряла сознание.
НИНА
– Разверзлись хляби небесные, – прошептал Фрэнк, но Нина его услышала. Они, как обычно, были в его кабинете и занимались английским. Сегодня на повестке дня была Библия. Как и Дуглас, Фрэнк тоже ходил в церковь, но делал это не напоказ, а для души. Считал себя верующим, но не религиозным. Такой подход оказался близок Нине, и вчера им даже удалось немного подискутировать на тему религий и как все изменилось буквально за последние десять лет.
Дискуссия была настолько захватывающей, что Нина позабыла о времени и теперь расплачивалась за свою беспечность – дождь рухнул на город стеной, а старый пикап отказался заводиться.
Фрэнк, каждое утро наблюдавший из своего кабинета, как тихая романтичная женщина на огромной машине уезжает в дикий и непонятный мир, увидел, что в этот раз ей не удалось тронуться с места. Под старым субтильным зонтиком, который не спасал от бушующего ливня, он выбежал во двор и предложил запаниковавшей Нине подвезти ее домой. Та, как ему показалось, впала еще в большую панику.