Печальные тропики - читать онлайн книгу. Автор: Клод Леви-Стросс cтр.№ 92

Этим воздушным этажам вторят другие, прямо под ногами путешественника. Было бы большим заблуждением думать, что идешь по земле, скрытой под неровным сплетением корней, побегов, травянистых растений и мха. Каждый раз, когда ноге случается промахнуться, рискуешь упасть в глубины, порой приводящие в замешательство. И присутствие Люсинды еще более усложняет движение.

Люсинда – это маленькая обезьяна с цепким хвостиком, сиреневой кожей и мехом сибирской белки, вида Lagothrix, здесь ее называют барригудо, из-за большого живота, характерного для этого животного. Мне ее подарила в возрасте нескольких недель одна индеанка намбиквара, которая кормила ее изо рта и носила ее день и ночь вцепившейся в волосы, заменившие маленькому зверьку материнские мех и хребет (матери обезьян носят своих малышей на спине). Бутылочки с соской, наполненные сгущенным молоком, восторжествовали над кормежкой изо рта, а наполненные виски, который погружал в сон бедное животное, дарили мне спокойную ночь. Но в течение дня было невозможно добиться от Люсинды больше одного компромисса: она соглашалась отказаться от моих волос только в пользу левого сапога, к которому с утра до вечера была прицеплена всеми четырьмя конечностями. На лошади это положение было возможным, в пироге – вполне сносным, но для путешествия пешком совершенно неприемлемым, так как каждый колючий кустарник, каждая ветка, каждый овраг заставляли Люсинду пронзительно верещать. Все усилия заставить ее перебраться на мою руку, плечо и даже волосы были тщетны. Ей нужен был левый сапог, единственная защита и единственное безопасное место в этом лесу, где она была рождена и прожила некоторое время, но нескольких месяцев рядом с человеком хватило, чтобы сделать лес настолько чужим, будто она выросла в условиях цивилизации. Итак, прихрамывая на левую ногу и почти оглохнув от упреков Люсинды за каждый неверный шаг, я старался не потерять из виду спину Абайтары. В зеленых сумерках наш гид шел быстрым и коротким шагом, обходя толстые деревья, за стволами которых он порой исчезал, прорубая ударами тесака неведомый нам маршрут, который нас уводил все дальше в лес.

Чтобы забыть об усталости, я позволял моему уму работать вхолостую. С ритмом шага маленькие стихотворения рождались в моей голове, и я целыми часами их переделывал, как безвкусное печенье, прожевав которое, не можешь сразу решить, выплюнуть его или проглотить. Атмосфера аквариума, которая царила в лесу, породила это четверостишие:

Или же, напротив, я воскрешал неприятное воспоминание о пригородах:

Или, наконец, четверостишие, которое всегда казалось незаконченным, хотя было вполне уместным; оно до сих пор приходит на ум, когда я подолгу хожу пешком:

К началу дня мы неожиданно столкнулись с двумя туземцами, которые шли в противоположном направлении. Старший, около сорока лет и с волосами до плеч, был одет в рваную пижаму. Другой, волосы которого были коротко обрезаны, был полностью голым, если не считать маленького соломенного рожка, накрывающего пенис; он нес на спине, в корзине из зеленых пальмовых ветвей, связанного большого орла-гарпию, сложенного, как цыпленок. Тот имел жалкий вид, несмотря на полосатое серо-белое оперение и голову с мощным желтым клювом, над которой возвышалась корона из взъерошенных перьев. У обоих индейцев в руках были лук и стрелы.

Из разговора, который завязался между ними и Абайтарой, выяснилось, что один из них был вождем деревни, в которую мы направлялись, а второй – его ближайшим помощником. За ними по лесу следовали остальные туземцы. Все шли к Машаду, чтобы нанести посту Пимента-Буэну визит, обещанный год назад. А орел был подарком, предназначенным его обитателям. Это нарушало наши планы, поскольку для нас было важно не просто встретить туземцев, а посетить деревню. И только обещанием многочисленных подарков, которые их ждали в лагере на реке Поркинью, нам удалось убедить их повернуть назад, сопровождать нас и принять в деревне (хотя поначалу они проявили крайнее нежелание). А затем мы вместе отправимся к реке.

Когда согласие было достигнуто, связанный орел был просто брошен на берег ручья, где он неизбежно должен был умереть от голода или стать добычей муравьев. В течение двух последующих недель о нем не говорили, кроме короткой фразы: «Орел умер». Двое кавахибов исчезли в лесу, чтобы объявить о нашем прибытии своим семьям, и мы продолжили путь.

Случай с орлом давал повод к размышлениям. Некоторые исследователи в своих отчетах рассказывают, что тупи разводили орлов и кормили их обезьяньим мясом, чтобы периодически выщипывать у них перья. Рондон отмечал тот же обычай у тупи-кавахиб, а другие авторы у некоторых племен с берегов рек Шингу и Арагуаи. И не было ничего удивительного ни в том, что племя тупи-кавахиб сохранило этот обычай, ни в том, что орел, их самая ценная собственность, должен был стать подарком, если наши туземцы действительно решили (как я сначала подозревал и в дальнейшем смог убедиться) покинуть окончательно деревню, чтобы присоединиться к цивилизации. Но тогда совершенно непостижимым кажется решение бросить орла на произвол судьбы. Однако вся история колонизации в Южной Америке или любом другом месте должна принимать во внимание эти радикальные отказы от традиционных ценностей, это разрушение жизненного уклада, когда потеря некоторых элементов влечет за собой немедленное обесценивание остальных – феномен, характерный пример которого я, быть может, только что наблюдал.

Обед на скорую руку, состоящий из нескольких поджаренных кусков xarque, разнообразили лесными плодами: орехи токари; плоды дикого какао с белой, кислой, как будто шипучей мякотью; ягоды дерева апама; плоды и семена кажу. Дождь лил всю ночь на пальмовые навесы над гамаками. На рассвете лес, безмолвный на протяжении всего дня, огласили на несколько минут крики обезьян и попугаев. Мы снова отправились в путь, и каждый старался не потерять из вида спину впереди идущего, из опасения, что стоит уклониться в сторону на несколько метров, как окончательно заблудишься, и звать на помощь будет бесполезно. Так как одна из самых удивительных особенностей этого леса – то, что он кажется погруженным в среду более плотную, чем воздух: туда проникал только слабый зеленоватый свет, и голоса были почти не слышны. Необычайная царящая здесь тишина, возможно, результат этой особенности, непременно захватит путешественника, если напряженное внимание, которого требует дорога, уже не заставило его замолчать. Эту гнетущую атмосферу усиливало моральное и физическое напряжение.

Время от времени наш гид наклонялся к краю своей невидимой тропинки, чтобы ловким движением поднять лист и показать нам скрытый под ним копьевидный обломок бамбука, наискось воткнутого в землю, чтобы ступня врага напоролась на него. Это ловушки, которые они называют «min», посредством которых тупи-кавахиб защищают подступы к своей деревне; прежде тупи использовали более крупные.