Печальные тропики - читать онлайн книгу. Автор: Клод Леви-Стросс cтр.№ 38

Коренная разница между пустынными и густонаселенными тропиками становится как нельзя более очевидной при сравнении ярмарок и рынков. В Бразилии, как в Боливии и Парагвае, подобные проявления общественной жизни свидетельствуют о том, что производство жизненно необходимых продуктов еще носит индивидуальный характер, каждая торговая палатка говорит о самобытности своего владельца: как и в Африке, продавец предлагает покупателю лишь остатки своего хозяйства. Два яйца, горстку стручкового перца, кучку овощей, букет цветов и несколько жемчужин, лежащих в два-три ряда, это еще дикие, не прошедшие обработку, зерна: «козьи глазки» – красные жемчужины с черными точками, «слезы Девы» – серые и блестящие. Их собирают и нанизывают в свободное время. Выставляют на продажу и одну плетеную корзину, и одну глиняную миску, и старинные талисманы, служащие символом удачной торговой сделки. Есть и небольшие витрины с куклами, каждая из которых является крошечным произведением искусства и подчеркивает разнообразие вкусов и видов деятельности. Все это вольготно располагается в палатках, говоря о царящей здесь свободе. Прохожего окликают совсем не за тем, чтобы потрясти зрелищем искалеченного или исхудавшего тела, умоляя о спасении, а за тем, чтобы предложить ему «tomar a borboleta» – купить бабочку или другое существо. Это своеобразная лотерея, которая называется «bicho», и она представляет собой игру в животных: числа перемешиваются с изящными фигурками бестиария, с описаниями зверей и толкованиями.

О восточном базаре, задолго до его посещения, было известно все наперед, кроме двух вещей: огромной толпы людей и грязи. Ни то, ни другое просто невозможно себе представить, не испытав на личном опыте, поскольку в действительности все это разрастается в невероятном масштабе. Воздух становится черным от кишащих повсюду мух, вот где узнается естественное окружение человека, в котором постепенно формировалась цивилизация, начиная с Ура в Халдее, Римской империи и до Парижа времен Филиппа Красивого.

Я побывал почти на всех – и новых, и старых – рынках Калькутты; Бомбейском базаре в Карачи; базарах Садар и Кунари в Дели и Агре; в Дакке, городе-наследнике арабских торговцев, где люди живут между своими лавками и мастерскими; базаре Риазуддин и Катагунган в Читтагонге; почти всех рынках в порту Лахора – базарах Анаркали, Дели, Шах, Алми, Аккари; а также посетил Садр, Дабгари, Сирки, Бажори, Ганг, Калан – в Пешаваре. Я видел сельскую ярмарку на подъезде к городу Хайбар, что на афганской границе, и праздник урожая в Рангамати, у ворот Бирмы. Я помню фруктово-овощные рынки, заваленные баклажанами и розовым луком, блестящими гранатами и головокружительно пахнувшей гуайявой, рынки цветочниц, украшавших розы гирляндами и елочной мишурой. Были здесь и лотки с сухофруктами, коричнево-рыжие груды, лежавшие на устланной станиолью подложке. Я все разглядывал, вдыхал аромат, исходивший от красных, желтых, оранжевых пирамидок – от карри и других специй; горы стручкового перца добавляли ноту к запаху сушенных абрикосов и лаванды, так, что от сладости кружилась голова. Я видел торговцев жареным мясом, кисломолочными продуктами, свежими блинчиками нан или шапати, продавцов чая, лимонада и липкие холмы мягких с торчащими косточками фиников. Пекари казались продавцами мух, прилипших на их пирожные. Хотя жестянщики и расположили свои лавки немного поодаль, все равно за сто метров был слышен звенящий шум их инструментов. Здесь были корзинщики и веревочники с изделиями из зеленой и белой соломы. Шляпники украшали ряды тюрбанов позолоченными конусами цветов канн, напоминавшими митры Сасанидских царей. В текстильных лавках развевались на ветру нежно-желтые и голубые ткани, шафрановые платки и прекрасные розовые шелка Бухары. Рядом располагались столяры, резчики и лакировщики, делавшие кровати, а точильщики, дергая за бечевку, крутили свои точильные камни. Сумрачно глядел одинокий приемщик металлолома. Продавцы табака рядом с чилимами разложили по кучкам светлые табачные листы и рыжеватую патоку tombak. Торговцы сандалиями расставляли свою продукцию по стеллажам, как бутылки в винном погребе. Открыли свои лавки и продавцы браслетов – «bangles», из синих и розовых стекляшек, навешанных со всех сторон. Посудные лавки были уставлены вытянутыми и блестящими чашами чилим, горшочками из глины и слюды, раскрашенными мелким коричневым, белым и красным орнаментом, мундштуки кальянов целыми гроздьями были нанизаны на веревку и напоминали четки. Торговцы мукой целый день перемалывали и просеивали зерна. Золотых дел мастера в витринах, блестящих не столь ярко, как у жестянщиков, взвешивали кусочки драгоценного изящного галуна. Печатники по ткани легкими и однообразными движениями били по белоснежным кускам хлопка, нанося на них таким образом цветной рисунок. Прямо под открытым небом выстроились кишащие людьми кузницы, а вокруг, словно листья на ветру, трепещут насаженные на шесты разноцветные вертушки для детей.

Даже в сельских районах можно увидеть не менее захватывающее зрелище. На моторной лодке я совершил путешествие по одной из рек Бенгалии. На берегах Буриганги росли бананы и пальмы, вдоль реки стояли мечети из белого фаянса, и казалось, что они плывут по воде. Мы пристали к одному из островков, чтобы посетить хат – деревенский рынок. У причала собралось множество барок и сампанов, громко сигналивших, чтобы привлечь наше внимание. На первый взгляд казалось, что здесь не может быть ничего особенного, но это был настоящий, переполненный топчущейся в грязи толпой, городской центр, с различными кварталами, каждый из которых был предназначен для торговли одним видом товаров: неочищенным рисом, скотом, корабельными снастями, длинными шестами бамбука, древесиной, глиняной посудой, тканями, фруктами, бетелем, рыболовными снастями. В рукаве реки течение было таким сильным, что получалось нечто вроде улицы на воде. Коровы взирали на окружающий пейзаж, каждая плыла в отдельной лодке. Жизнь здесь была невероятно плавной и сладостной. В травах, отливающих синевой гиацинтов, в прудах и реках, по которым движутся сампаны, было что-то умиротворяющее, наводящее сон, так и тянет остаться здесь, рискуя просто истлеть, словно старые стены из красного кирпича, скрывшиеся за порослью фикусов. Но размеренность жизни не может не вызвать беспокойства: ландшафт здесь неестественен, слишком много в нем воды. Ежегодные наводнения задают особенные условия существования, обусловливают снижение объемов добычи рыбы и выращивания овощей: сезон паводка – это время голода. Даже скот истощается и умирает, не найдя пропитания в губчатых зарослях водяного гиацинта. В этом странном пространстве воды даже больше, чем воздуха. С раннего детства, едва начав ходить, человек учится передвигаться по воде на маленьких динги. Из-за нехватки топлива во время паводков людям с ежемесячным заработком меньше 3000 франков продают сухой джут, высушенный после вымачивания и очистки от волокон: 200 связанных вместе стеблей за 250 франков.

Иногда нужно полностью погрузиться в деревенскую атмосферу, чтобы осознать, насколько трагично положение этих людей, ведь их образ жизни, обычаи и даже жилищное устройство близки к самому примитивному уровню, хотя рынки в таких деревнях не менее изобильны, чем большие магазины в городе. Около века тому назад здешние земли были усеяны костями обреченного на голод и лишения населения, традиционно занимавшегося ткачеством, поскольку колониальные власти запретили им их ремесло, открыв рынок сбыта хлопчатобумажных изделий из Манчестера. В наши дни каждый клочок земли здесь обустроен (даже несмотря на тот вред, который приносят наводнения) и приспособлен для культуры выращивания джута, который после отмачивания отправляют на заводы Нараянганджа и Калькутты или непосредственно в Европу и Америку. Так или иначе, но все же менее беззаконным образом, чем ранее, эти неграмотные и полуголые крестьяне оказываются зависимыми от происходящих на мировом рынке колебаний, которые в результате обусловливают их ежедневное пропитание. Рыбу они ловят сами, но рис, традиционную для этого общества культуру, почти в полном объеме импортируют и, чтобы восполнить недостаток доходов от сельхозкультур (право собственности закреплено лишь за меньшей частью населения), крестьяне, к своему величайшему сожалению, вынуждены заниматься и промышленным производством.