Поэтому в путь он отправился с тяжелым сердцем.
– Что делать будем? – спросил Вук-Нал, отрывая Прир-Ака от размышлений.
– Смотреть и думать, – ответил тот, дергая поводья. – Пожарище опасности не таит, если это просто пожарище…
Кони шли вперед неохотно, фыркали, норовили взбрыкнуть.
– Что с тобой такое, клянусь Победителем-Порядком? – выкрикнул разозлившийся Вук-Нал, вскидывая плетку, и замер, уставившись в землю. – Кости, разрази меня Хаос, кости…
– Очень много костей, – добавил подслеповато сощурившийся Прир-Ак.
Обглоданные зверьем и птицами, выбеленные ветрами и дождями, скелеты и их части лежали вдоль края пепелища, и среди тусклой желтизны там и сям блестели куски металла, точно осколки разбившегося тут громадного зеркала.
– Топоры? – удивился Вук-Нал, свешиваясь с седла. – Но это…
– Не оружие людей, – тихо проговорил старейшина, заставив молодого воина умолкнуть. – И это не люди.
Костяки были слишком короткими для человеческих, зато руки их казались необычайно длинными.
– Холиасты, – Вук-Нал оглянулся, в темных узких глазах блеснула тревога. – Что они тут делали?
– Сражались, если я что-нибудь понимаю, а вот с кем… – Прир-Ак пригляделся и ощутил, как холодок ползет по спине.
Среди останков горцев попадались и конские, многие были раздроблены страшной силы ударами, конечности и черепа порой валялись отдельно, а топоры из прочнейшей стали казались погнутыми.
Кто же способен сотворить такое?
– Когда случилась битва? – Вук-Нал вновь потянулся к затылку. – Почему мы о ней ничего не знаем? Ведь их тут много, несколько тысяч, а смотрятся так, будто лежат много месяцев…
Эту странность Прир-Ак тоже отметил – скелеты выглядели старыми.
– Не знаю, – проговорил старейшина, – но нравится это мне все меньше и меньше.
– И мне, – Вук-Нал осенил себя знаком Куба.
Ветер принес воющий, едва слышный звук, похожий на стон, и степняки одновременно повернули головы. Молодой воин неожиданно громко икнул, а старейшина ощутил, как седые волосы у него на затылке поднимаются, будто иглы у рассерженного дикобраза.
По пожарищу, вздымая облачка пепла, брел человек ростом с высокое дерево, глаза его светились злым пурпуром. Вслед за великаном толпой плелись холиасты, и лезвия их топоров покрывала черная слизь
– Они… эээ… прозрачные, – сказал Вук-Нал, пытаясь справиться с лязгающими зубами. – П-призраки…
– Избавь нас от такого Победитель-Порядок, – Прир-Ак нахмурился, обнаружив, что руки его позорно дрожат.
Видение заколебалось, начало расплываться. Снизу, из-под земли донесся протяжный, унылый вздох, и все исчезло, только потревоженный пепел остался висеть в воздухе.
– Вот что святой Куб творит, – проговорил старейшина истово.
– А ты уверен, что это он? – Вук-Нал икнул еще раз и стыдливо прикрыл рот ладонью.
Прир-Ак не стал врать.
– Нет, – мрачно сказал он. – Кажется мне, что этих призраков молитвами не испугаешь. Поехали, посмотрим вблизи, что это за пепел.
Кони идти дальше отказались, уперлись всеми копытами, а в ответ на удары плети только укоризненно зафыркали.
– Придется идти, – Прир-Ак закряхтел и принялся слезать с седла. – Ты оставайся здесь.
– Хорошо, – кивнул Вук-Нал, даже не пытаясь скрыть облегчение.
Старейшина постоял несколько мгновений, что-то бурча себе под нос и глядя на пепелище, а потом решительно шагнул вперед.
Сердце колотилось как в молодости, когда вместе с побратимом отправился красть коней в соседний род, ноги подгибались, а горький запах пожарища забивал дыхание, заставлял судорожно вздыматься грудь.
Прир-Ак старался идти осторожно, но то и дело наступал на чьи-то останки. Кости погибших хрустели, точно сухие ветки.
Шагов за десять до пепелища старейшина понял, что дальше идти не в силах. Непонятно откуда навалился дикий ужас, сознание помутилось, на краю взгляда замелькали туманные фигуры.
Большого труда стоило просто оставаться на месте.
– Нет, я не побегу! – прохрипел Прир-Ак, медленно, шаг за шагом, отступая. – Со мной Победитель-Порядок, и все Порядочные его…
– …рядочные, рядочные, – шептало в уши непонятно откуда взявшееся посреди степи эхо.
Так, пятясь, дошел до коня, и только уткнувшись спиной в его теплый бок, понял, что все закончилось – ужас исчез, как суслик, заметивший в небе силуэт коршуна, и руки больше не тряслись.
– Ну как? – спросил Вук-Нал. – Мне показалось…
– Неважно, что тебе почудилось, парень, – Прир-Ак спешно полез в седло. – Мы убираемся отсюда и как можно скорее! И пока я жив, ни один человек из нашего рода не ступит на эту проклятую землю!
Ударили копыта, всадники развернули скакунов и помчались на юг, за холмы. Топот стих вдали и над растревоженным пепелищем вновь завыл ветер, заколыхались призрачные силуэты.
Каменный алтарь изображал священный Куб, но больше напоминал обыкновенный валун, который долго и упорно скребли чем-то твердым, пытаясь стесать неровности.
– Вот тут мы молимся, – гордо сообщил наряженный в когда-то серый, а ныне просто грязный кафтан коротышка, отзывающийся на имя Тальф и являющийся старостой небольшого приречного селения.
– Э… а храм? Служители? – брат Ласти со скорбной миной оглядел поляну, в центре которой располагался алтарь.
– А что это? – поинтересовался Тальф, наивно хлопая глазами, а Вортей, тот самый седой охотник, первым встретивший гостей вчера, поскреб выпирающую под рубахой лохматую грудь.
– У нас Владыке-Порядку молятся в особых домах, – пояснил Хорст. – И руководят этим особые люди.
– Да? А зачем? – Вортей нахмурился. – Он же всех и так слышит.
Вчера от приглашения в гости удалось отказаться, но сегодня с рассветом к кораблю заявился улыбающийся старейшина, мрачный Вортей и еще полдюжины местных жителей.
Сейчас они шагали позади гостей, без особого удивления поглядывая на увязавшихся с людьми фреалсинни.
– Ладно, в каждой деревне свои песни, – поспешил вмешаться миролюбивый староста. – Чего спорить? Пойдемте лучше, а на пиру все без нас съедят.
Протоптанная тропинка, ведущая от алтаря, вывела к берегу реки и запетляла вдоль него. По левую руку открылось засеянное пшеницей поле, а за ним одинаковые, крытые соломой хижины.
Ветер донес собачий лай, запах дыма и аромат жареного мяса.
– Псов мы заперли, – сообщил старейшина, – а то покусают еще, оглоеды…
– Это хорошо, клянусь мошонкой Хаоса, – кивнул Альфи и убрал ладонь с рукояти меча.