Всего теархов в отряде было шесть, по числу граней Куба, и сейчас они стояли кругом, лицом друг к другу, сложив руки на груди и закрыв глаза. Равномерно падали слова молитвы, и в такт им, точно зверь под ударами плетки, дергался окружающий селение лиловый туман.
– Приготовимся, братья, во имя Владыки-Порядка, – сказал ре Отали, когда из дымки появилась раскоряченная фигура.
Первым спрыгнул с коня, вытащил из ножен меч. Краем глаза отметил, как выстроились по сторонам от командора редары, как тускло сверкнули выставленные клинки.
В отряде не было ни одного оруженосца, ни единого послушника.
Никого, кто мог бы отравиться миазмами Хаоса.
– Ыыыххх… – провыло первым возникшее из тумана существа, поднимая руку с топором.
– Эээххх… – отозвались другие.
Они напоминали людей, эти бывшие крестьяне, но не очень сильно. У многих черная плоть свисала клоками, обнажая кости, некоторые могли похвастаться шевелящимися щупальцами на груди или животе, черным пятном вместо лица.
У одного за спиной трепетало что-то вроде крыльев, а левая рука того, что с топором, напоминала рачью клешню.
– …и разрушить крепости их, обрати во прах нечестивцев… – продолжали голосить служители.
– За дело, братья, во имя Владыки-Порядка, – сказал командор.
Шагнул навстречу первому уроду, ощутил шибанувший в нос запах гнили. Пригнулся, пропуская над собой топор, и ударил, прямо туда, где у человека находится сердце.
Изувеченного Хаосом это не смутило, он даже не пошатнулся. Клешня клацнула у самого лица ре Отали.
Командор отступил в сторону, отмахнулся от второго урода, и принялся за привычную работу – крошить бывших людей на куски, достаточно маленькие, чтобы не представлять опасности.
Меч скрежетал по костям, неохотно рассекал дряблые мышцы, едва не застревая в них, и требовалась вся скорость и сила редара Ордена, чтобы успевать атаковать и не попадаться под чужие удары.
Каждый в отряде знал, что любая царапина от отравленного клинка смертельна.
Обитатели деревни рычали, сипели и хрипели, размахивали вилами, косами и топорами. И падали наземь, один за другим, лишившись ног, рук, головы. Бесформенные обрубки пытались ползти, кисти рук шевелились, челюсти клацали, чтобы вцепиться хоть во что-нибудь…
– …освящено Вседержителем-Порядком! – последнюю строчку молитвы служители выкрикнули в полный голос.
Лиловая хмарь затряслась, как простокваша в бочке, сверху на нее упал светящийся золотом луч. Раздалось шипение, точно на раскаленную сковородку плеснули воды, сверкнула яркая вспышка.
Ре Отали прикрыл глаза рукой, а когда отвел ее, тумана больше не было.
Покосившимися выглядели некогда добротные избы, с почерневших бревен капала черная слизь, на заборах висели уродливые плети, напоминающие водоросли, блестели лужи похожей на смолу воды.
– Теперь огонь, – командор наступил на дергающуюся кисть, услышал хруст костей. – За дело, братья!
Настал черед заводных коней и привязанных на их спинах бочонков, в которых плещется земляное масло. Надо облить им воняющие падалью дома, обрызгать место битвы, где продолжают дергаться, ползать куски тел.
А потом запалить факел.
Пламя взвилось к небесам, роскошное, алое, с желтой оторочкой, соперничая в яркости с тлеющим на западе закатом. Затрещало дерево и ре Отали, как всегда в такой момент, почудился громкий, полный искреннего облегчения крик.
– Да примет их души Владыка-Порядок, – пробормотал командор и осенил себя знаком Куба.
Жест его повторили служители, а за ними и редары.
Утро встретило ветром, скулежом дерущихся на месте битвы шакалов и чернотой в глазах.
– Ты проснулся? – рядом прозвучали легкие, такие знакомые шаги.
– Да, – ответил Хорст, – но лучше бы не просыпался…
Отчаяние жгло сердце не хуже раскаленной стали.
Вчера, в первый момент, он не очень испугался, очутившись в непроглядной тьме. Решил, что это временно, что это от дикого, выматывающего душу напряжения, что вот-вот пройдет…
Как выяснилось, бывший сапожник ошибался.
– Не говори так, во имя Творца-Порядка! – Илна хлюпнула носом.
– Конечно, я погорячился, больше не буду, – Хорст улыбнулся и протянул руку, почти наугад.
Ладонь коснулась гладкой девичьей щеки.
– Пойдем, – дочь редара отстранилась, помогла ему встать. – Пора завтракать.
Ориентироваться только по звукам и запахам было непривычно. Хорст слышал, как потрескивают ветки в костре, мог по сопению определить, где сидит Альфи, но до неистовой боли в сердце, до скрипа зубов хотел все это увидеть…
Или хотя бы просто не спотыкаться, когда под ноги попадается обыкновенная кочка.
– Эх, богы, за что эго так? – негромко, надеясь, что ослепший не услышит, вздохнул холиаст-служитель.
– Сегодня мы расстанемся, – сказал Хорст, получая в руки теплую миску, от которой поднимался запах троки. – Вам – обратно в горы, нам на юг.
– Эслы надо, а могу выдэлыт охрану.
– Чтобы твои парни затем сгинули в степи?
Ели в полном молчании, лишь храпели неподалеку фроны да негромко стучали ложки.
– Пора, – проглотив последний кусок, Хорст поднялся. – Нечего тянуть, клянусь Владыкой-Порядком.
– Как скажэш, – Илне показалось, что в голосе холиаста-служителя прозвучала печаль. – А буду молыт богов, чтобы оны даровалы твоэы душэ мыр.
– Боюсь, что на это даже у богов сил не хватит.
Альфи подвел коня, и маг неуклюже, как ребенок, только обучающийся верховой езде, забрался в седло.
– Ты уверен, что не свалишься? – спросила Илна и тут же пожалела об этом.
– Нет, не уверен, – ответил Хорст и отвернулся.
К их костру по одному и группами начали подходить холиасты, вставали полукольцом, оставляя свободным проход на юг. Когда Альфи вскинул руку в прощальном жесте и фроны сдвинулись с места, один из красноглазых воинов прокричал что-то торжественное.
За ним подал голос, второй, третий, и вскоре завопили все уцелевшие в сражение с исполинами, повторяя одно и то же слово.
– Чего это они делают? – спросила Илна, удивленно оглядываясь.
– Прощаются, – Хорст нервно дернул головой. – Легкого пути желают.
Вопреки опасениям, он держался в седле спокойно, а фрон под магом, словно понимая, что с всадником не все в порядке, бежал ровно, стараясь не отставать от сородичей.
Лагерь горцев скрылся в отдалении, затихли крики. Потянулась всхолмленная степь, но вскоре холмы начали мельчать, превращаться в бугры, затем в кочки, пока не исчезли совсем.