Сердце Льва - 2 - читать онлайн книгу. Автор: Феликс Разумовский cтр.№ 95

— Случайностей, дружок, не бывает, — Куприяныч усмехнулся, но лицо его осталось все таким же внимательным и сосредоточенным. — Случайность это непонятая закономерность. Нет ее ни в перевернутой лодке, ни в ушибленной спине, ни в наших с тобой встречах. Ни в этой, ни в прежних. На вот, выпей. — Кружкой зачерпнул булькающее варево, отворачивая бороду от пара, осторожно протянул Тиму. — Пей до дна, пей до дна. Маленькими глотками.

Варево было пахучим, густым и розово светилось, один в один, как окружающий ландшафт.

«М-да, говорят, „Столичная“ очень хороша от стронция», — Тим зажмурился, задержал дыхание и мужественно отхлебнул — вобщем-то ничего такого страшного, похоже на рижский бальзам. И все же интересно, откуда Куприяным знает про лодку и про ушибленный позвоночник… В голове стремительно яснело, мысли становились четкими, необыкновенно быстрыми, звенящими, словно горный хрусталь, боль уходила, тело наливалось силой. Светящийся отвар из неведомых трав совершил чудо — за считанные минуты Тим преобразился. Забыл и боль, и слабость, и усталость. Ему вдруг бешено захотелось вскочить, петь, плясать, обнимать деревья, разговаривать со зверями и птицами.

— Ну что, оклемался? — сразу приземлил его Куприяныч и с каким-то равнодушным, совершенно безразличным видом вытащил туес с едой. — Вот, возьми, оладушки, сам пек. Не кедровом маслице, из грибов да кореньев. Язык проглотишь.

Может и хороши были оладушки, да только Тим вдруг улыбнулся, сплюнул и отрицательно мотнул головой.

— Да нет, что-то не хочется. Не буду ни за какие коврижки.

Почему так сказал, почему отказался, ни за что бы не ответил. Разумом не понять.

— И правильно, оладушки-то того, — Куприяныч одобрительно кивнул и тоже сплюнул, с отвращением. Не очень, хоть и на кедровом масле. Вот, глянь-ка, — он хитро улыбнулся и принялся крошить оладушек на траву, голосом подманивая лесную птицу. — Кар-кар-кар!

Однако не птичка-синичка явилась на угощение — цвикнув, прибежал белочка рыжа, распушила хвостик, мордочкой благодарно ткнулась в крошево. И тут же дернулась и вытянулась, околев, видно, и впрясь оладушки-то были нехороши.

— Не учуяла, сердечная, издохла. Значит, такая у нее судьба, — Куприяныч вздохнул, вытер о штаны жирную ладонь. — И ты, дружок, не забывай, что существует рок. Только знай, что окромя его существует еще и отмеченность. Судьба это так, изначально предписанное, а отмеченность это божеское провидение. Оно дает возможность изменить свой рок, подняться над толпой, ускорить отработку кармы. Одним словом, разорвать круг Сансары. Так вот знай, что ты из отмеченных.

— Я? — удивился Тим, опустился на место и сразу расхотел въехать Куприянычу в ухо. — Врешь!

— Ну ты как девица красная, напрашиваешься на комплимент, — Куприяныч зевнул, погладил бороду, в голосе его послышалась грусть. — Идола видишь, самого высокого, перед ним еще черный камень вроде алтаря? Иди к нему, ход найдешь. Не дрейфь. Лезь. Путь откроют. А мы с тобой здесь больше не увидимся, я теперь тебе без надобности. Прощай. — Встал, обнял Тима и легонько подтолкнул. — Шагай. Без оглядки.

Тим и пошел, по голой, словно выжженной, светящейся земле. К огромному, в человеческий рост, каменному кубу. Когда дошел, не выдержал, посмотрел назад — ни Куприяныча, ни костра. Ничего, даже головешек не осталось. Все сгорело дотла, все осталось в прошлом. Зато в центральной грани куба обнаружился лаз, идеально круглый, как бы затянутый клубящейся дымкой. Тим, недолго думая, шагнул в этот призрачный туман и сразу очутился в объятьях темноты, непроницаемой, ощутимо плотной и как бы живой — мгновенно ощутил ее настороженность, тут же сменившуюся пониманием, расположением и чувством близости. А затем он услышал голос, негромкий, мелодичный, рождающийся прямо в мозгу, чем-то очень похожий на ласковое материнское пение. Только говорил мужчина, очень дружественно и понятно. То ли отец, то ли Рубин, то ли Андрон. Голос этот завораживал своей искренностью и пробуждал не мысли — рисовал конкретные, поражающие своей достоверностью образы. Будто кто-то разворачивал перед внутренним взором Тима монументальное, ничем не отличающееся от реалий жизни кино, с разноцветьем красок, фантасмагорией звуков, с необыкновенным, не поддающимся перу многообразием эмоций, переживаний и чувств. Он словно по-новой пережил все перепетии земной истории. С самого ее начала. Начала всех начал…

А на завтра Андрон встал ни свет, ни заря, быстро умылся, неслышно оделся и тайон, не тревожа Оксану, выпорхнул из золоченой клетки. Путь его лежал на рынок, калининский и колхозный, где он не был хрен знает сколько лет. Внешне цитадель торговли ничуть не изменилась — все тот же обшарпанный фасад, мощные, запирающиеся изнутри на лом двери, голуби, шкрябающие лапами по ржавым скособочившимся карнизам. А вот вокруг… Вавилонсоке столпотворение, шатры блудниц вокруг храмя господня — киоски, лабазы, павильоны, будки. Все разномастное, крикливое, безвкусное. Правда, пока что тихое, скучное и безлюдное — Андрон все же таки приехал очень рано. На самом видном месте у рыночных ворот стоят гигантский ларь, похожий на вагон. Столыпинский. Маленькие окна его были зарешечены, двери обиты железом, стены выкрашены в гнусный зелено-камуфляжный колер. Наверху, над крылечком, шла надпись цинковыми белилами: «ТОО „Царь Борис“. Заходи и приятно удивись». Да, похоже, Андрон постарался тогда, приложился от души…

А между тем стал подтягиваться народ — зевающие ларечницы, не выспавшиеся сыны гор, начальствующие на рынке бригадиры-контролеры. Порыкивая моторами, начали кучковаться авто, извозчики-экспедиторы потащили в свои будки водку, тайваньское дерьмо, китайское говно и «красную шапочку» — отечественное средство для обезжиривания поверхности. Появилась и главнокомандующая Ксюша, но без всяких там брюликов, одетая невыразительно и просто. Все правильно, скромность — норма жизни. Брюлики небось остались в мерседесе, а он, родимый, где-нибудь неподалеку, на парковке.

«Да, эта далеко пойдет», — посмотрел своей зазнобе на ноги Андрон, одобрительно оскалился и купил себе заокеанский хот дог, густо сдобренный мексиканским кетчупом. Однако же на деле — вчерашнюю сосиску в черствой булке, политую разбодяженной томатной пастой. Не американскую горячую собаку — перестроечного остывшего кабсдоха. Пока он жевал без вкуса, к Царевскому вагону подалась нехуденькая пассажирка, привычно постучала в дверь и тут же была запущена внутрь ночным директором — нет, не пассажирка, проводница. Вернее, продавщица. Вскоре подтянулась и еще одна, поминиатюрней, поуже в кости. Андрон успел прикончить пса, пройтись по рынку, опробовать сортир, прочесть брошюрку про половой вопрос, полузгать семечек и озвереть от скуки, когда начальственно взревел мотор, и появился сам бывший капитан Царев — чертовски импозантный, на навороченной восьмерке. Он заметно потолстен, приосанился, преисполнился личной значимости, как видно демобилизация и приватизация здорово пошли ему на пользу. Похоже, даже выше ростом стал. «Ну, здравствуй, Борис Васильевич, — Андрон обильно сплюнул, тягуче, томатной пастой и, не удержавшись, улыбнулся сам себе, торжествующе и зло. — Вот и свиделись. Теперь не обижайся. Падла…» Он не торопясь сделал круг, запомнил номера восьмерки и медленно, с отсутствующим видом пошагал по городу по своим делам. Собственно никаких особых дел у него и не было, требовалось просто убить время до вечера. Посмотреть, как будет долго труженик Царев предаваться блуду на ниве спекуляции.