Он шел, и шел, и шел, и от голода и усталости мысли сделались простые и порой странные. Он развлекался беззвучными беседами с покойным императором, с государем Петром Федоровичем, с удивительным государем, любившим пить и курить трубку со своими офицерами, презиравшим русских вельмож, обещавшим победоносную войну.
– Я, ваше величество, ошибку совершил, – говорил он. – Очень хотелось верить, что вы живы, и служить вам. Да, я не бескорыстен, я желал и славы, и чинов, так ведь все желают. Я честно хотел заслужить эти чины. И вот я – никто, ваше величество…
Мысль о наследнике престола при этом присутствовала, но совершенно оформилась, когда покойник явился во сне и сказал: «Служи моему сыну». Иначе и быть не могло.
– Я служу, – ответил мнимый Эрлих.
– Верни ему престол.
– Я верну.
И после этого сна дела как-то пошли на лад. Он набрел на два трупа, лежавших прямо посреди дороги, и понял: налетчики захватили имущество и лошадей с экипажем, не постеснялись также отрубить одному трупу руку, на которой были неснимаемые перстни. Пошарив в карманах кафтанов и за пазухами камзолов, мнимый Эрлих обрел письма на немецком языке и паспорт на имя российского подданного Карла Эрлиха. Но пользоваться паспортом он опасался – мало ли, кем был и чем известен покойник. Решил приберечь для того дела, которое ждало его в столице.
Дело это было – убийство российской императрицы.
Глава 7
Вессель собрался с духом и прямо объявил своему гостю, что продать панагию не может – это затея опасная.
– Ну и трус же ты, – сказал на это мнимый Эрлих. – Добудь мне два камня. А нож у меня имеется. Конечно, мы немало потеряем на такой продаже, но другого пути нет.
Он сказал «мы» – и Вессель понял, что теперь он от своего злополучного гостя уже никак не отвяжется.
Выковыряв из панагии образ Богородицы и отстегнув цепь, мнимый Эрлих расплющил ее между камнями до полной неузнаваемости. Получилась корявая золотая лепешка.
– Унции две золота тут будут. Пойди, продай ювелиру, а цепочку – другому ювелиру, – велел он. – Сам не догадался? А картинку выбрось куда-нибудь.
Но выбрасывать образок Вессель не стал – какой-то внезапный страх помешал.
Он был религиозен ровно настолько, чтобы в случае тревоги, безденежья или болезни звать на помощь Господа. Таких опасностей, чтобы вопить от ужаса «Господи, помоги!», у него еще не случалось. И вот ему вдруг почудилось – если выбросить образок, то образок ему за это отомстит. И тогда Вессель спрятал Богородицу в карман летнего кафтана, висевшего за дверью под простыней.
Надо было отдать Карлу Эрлиху должное – цену деньгам он знал, но скупердяем не был. Когда Вессель принес ему сто сорок семь рублей, он даже не стал спрашивать, отчего так мало, а попросил купить хорошего провианта и красного вина для поправки здоровья. За ужином же все время подливал Весселю и шутил, что скоро у них будет довольно денег, чтобы снять прекрасную квартиру поблизости от Невского и носить бриллиантовые перстни. Но это казалось сказкой для детишек, в обычной же жизни все складывалось не столь радужно.
– Что ты так мрачен, любезный друг? – спросил он. И Вессель рассказал ему про свое сватовство к сестре аптекаря Бутмана.
– Страшнее черта, говоришь? – уточнил мнимый Эрлих.
Вессель покивал.
– Не торопись. Если тебе приспичит жениться, ты найдешь молоденькую хорошенькую дурочку, похожую на амурчика. А пока – не торопись.
– Я уже не так молод… – пробормотал Вессель. – Я хочу войти в дело, стать совладельцем…
– У меня найдется для тебя другое дело, любезный друг. Ну-ка, куда мы бросили мое тряпье?
Оказалось, что в кушак зашита еще жемчужная нить.
– За нее много не выручим, но у нас еще есть деньги. Я хотел тебя успокоить, Ганс, я не нищий, просто маскарад потребовался, чтобы путешествовать в безопасности. Служи мне – награда будет. Договорись со своим Бутманом – ты мне нужен на два дня. Сколько ты у него можешь выработать в месяц?
– Двенадцать рублей. И, если мне удастся продать больше десяти бутылок желтого бальзама, который он сам делает, то с каждой бутылки…
– Притворись больным, и за два дня ты получишь пять рублей.
Оказалось – нужно ехать в Ораниенбаум и найти там дворцового служителя, отставного поручика по фамилии Гофман. Поездка в такую несусветную даль немного испугала Весселя. Не всякий извозчик согласится туда везти – это же придется где-то устраиваться на ночлег. А есть ли там постоялый двор – сомнительно. Ораниенбаум стоит на отшибе, летом там еще живут во дворцах господа, сама государыня наезжает, но зимой только сторожа обитают, постоялый двор в такое время никому не нужен.
– Служителей ищи в Нижних домах, – подсказал мнимый Эрлих. – И говори, будто Гофмана желает видеть родственник, прибывший из Голштинии. Я полагаю, он там – в должности смотрителя какой-то старой рухляди. Одевайся потеплее, возьми и для него какой-нибудь тулуп. Целый день в санях – это же заледенеть можно даже в шубе. И возьми с собой еды побольше – вечером угостишь тамошний народец, пусть расскажут, часто ли императрица бывает там летом, в каких апартаментах живет, где совершает променады. Все запомни!
– Где же мне взять тулуп? – спросил озадаченный Вессель.
– Хм… Пригодится ли нам еще этот тулуп? Может пригодиться. Значит, ступай к старьевщикам на Сенной рынок, возьми какой найдется подлиннее, не дороже полтинника, в крайнем случае – копеек за восемьдесят. Лишних денег с собой не таскай, это – Сенной рынок, да перчатки береги, шапку тоже – могут в толпе с головы сорвать. За красотой не гонись…
Когда Вессель собрался в дорогу, мнимый Эрлих дал ему записочку для Гофмана, крошечную цидулку. Вессель из любопытства развернул ее и прочитал: «Любезный Гофман, тебя зовет человек, которому ты за один вечер проиграл две курительные трубки и два кисета отличного табака».
Этот призыв подействовал на Гофмана, высокого и тощего пожилого немца, который точно оказался одним из смотрителей Большого дворца, странно: сперва он испугался и забормотал о выходцах с того света, потом согласился ехать в Санкт-Петербург, но вид имел такой, будто на полдороге может соскочить с саней и пропасть бесследно.
К вечеру Вессель довез его до своего жилья и препроводил к мнимому Эрлиху.
– Кто это? – спросил, увидев на постели бородатого детину, Гофман.
– Ты не узнал меня, дружище Фриц? Поручик, вы меня удивляете!
– Рейнгард?!
– Иоганн, сходи в лавку и в трактир, принеси все, что потребно для славного ужина, – сказал мнимый Эрлих, который для Весселя перестал быть Карлом. – Мы отлично посидим вместе и вспомним доброе старое время! Корзину, сделай милость, прихвати…
Выставленный таким манером на лестницу и еще не успевший толком согреться после долгого пути, Вессель пошел за ужином. Когда он вернулся, мнимый Эрлих и отставной поручик Гофман с азартом вспоминали какую-то давнюю попойку, в которой особо отличился покойный император – его, мертвецки пьяного, вчетвером выносили.