Медвежий угол - читать онлайн книгу. Автор: Фредрик Бакман cтр.№ 71

Вскоре после этого произошел инцидент. Основная команда играла на чужом поле. Бьорнстадец разозлился и ударил противника клюшкой по голове. Противник, молодой многообещающий игрок, получил травму шеи и сотрясение мозга, на том его карьера и оборвалась. Бьорнстадца удалили до конца матча, но не дисквалифицировали.

Когда он уходил с поля, к нему подошли двое: помощник тренера другой команды и их спонсор. Разразилась стихийная драка, игрок ударил тренера по лицу перчаткой, а спонсор сорвал с игрока шлем и попытался стукнуть по голове, но тот двинул ему клюшкой по колену, и спонсор упал. Ни один из участников не получил серьезных травм, но на игрока завели дело о нанесении побоев и наложили штраф в виде удержания доли ежедневного дохода.

Петер помнил эту историю, потому что Мира потом весь сезон то и дело к ней возвращалась: «Значит, если драка произошла в трех метрах от площадки, то заявить в полицию можно? А когда тот же самый человек полминуты назад во время матча лупит двадцатилетнего мальчишку по голове, то достаточно просто отстранить его от игры – пусть посидит немного и подумает о своем поведении?» – возмущалась она.

У Петера не было шансов выиграть этот спор, потому что он не хотел говорить то, что на самом деле думал: на самом деле, считал он, о происшествии в коридоре заявлять в полицию тоже не следовало. Не потому, что он одобрял насилие или хоть как-то оправдывал поведение игрока, а потому, что хоккей, по его мнению, должен сам решать свои проблемы. Внутри этого самого шара.

Человеку, равнодушному к спорту, этого не объяснишь, так ему всегда казалось. Но теперь Петер и сам не был уверен, что по-прежнему верит в это. И не понимал, как это его характеризует.

Признать свое лицемерие – невероятно трудно.

Генеральный директор вытер ладони о брюки: пот катился по спине, подбираясь к копчику. Он весь день проговорил по телефону, тянул до последнего, но теперь деваться было некуда. Слишком многие грозили забрать свои деньги, слишком многие собрались отозвать свое членство, и все спрашивали одно и то же: «Ты вообще на чьей стороне?»

Словно хоккейный клуб должен выбирать сторону. Директор гордился, что представляет общественную организацию, не связанную ни с какой идеологией, религией и прочими убеждениями. Он не верил в Бога, но верил в спорт и в объединяющую силу хоккейного клуба, именно потому, что тот позиционирует себя как хоккейный клуб. Трибуны – уникальное место, на протяжении многих недель, что длится сезон, здесь находят общий язык богатые и бедные, представители высших и низших слоев, правые и левые. Где еще нынче такое возможно? Сколько трудных парней хоккей спас от зависимостей и тюрьмы? Сколько денег спорт приносит обществу? Почему все плохое – это «проблемы хоккея», а все хорошее – заслуга кого-то еще? Директора бесило, что люди не понимают, сколько труда приходится вкладывать в клуб. Даже в ООН не требуется столько дипломатии, как здесь.

Снова зазвонил телефон. Снова и снова. Наконец директор встал, вышел в коридор, стараясь дышать спокойно, несмотря на щемящее чувство в груди. Потом приоткрыл дверь в кабинет Петера и тихо сказал:

– Петер, ты лучше иди пока домой. Пока все это… не уляжется…

Петер сидел за столом, не глядя на него. Он уже сложил свои вещи в коробки. Даже компьютер не включал. Просто сидел и ждал.

– Это лично ты так считаешь или просто боишься, что скажут другие?

Директор наморщил лоб:

– Черт возьми, Петер, ты же отлично понимаешь, я считаю, что эта… ситуация… кошмарная! Просто кошмарная! То, что… что пережила твоя дочь…

Петер встал.

– Мая. Можешь называть ее по имени. Ты каждый год приходишь на ее день рождения. Ты научил ее кататься на велосипеде, забыл? Вот прямо здесь, возле ледового дворца.

– Я просто хочу… прошу тебя, Петер… правление просто пытается подойти к этому… ответственно…

Брови Петера вздрагивают – единственное физическое проявление невыносимой огненной стихии, сжигающей его изнутри.

– Ответственно? Позволь, я угадаю. Правление хотело бы, чтобы мы решили это «между собой», без лишнего шума? Чтобы не привлекали полицию и СМИ, а просто «посмотрели друг другу в глаза и все обсудили»? Примерно это тебе говорили сегодня по телефону? Но мою дочь ИЗНАСИЛОВАЛИ! Как можно решить такое МЕЖДУ СОБОЙ?!

Петер подхватил свои коробки и вышел в коридор. Директор пропустил его, потом откашлялся и сказал:

– В этом деле нет доказательств. Слово одной стороны против слова другой, Петер. Я… мы обязаны в первую очередь думать о клубе. Ты как никто другой должен понимать это. Клуб не может высказывать свое мнение…

Петер ответил, не оборачиваясь:

– Клуб уже высказал свое мнение. Только что.

Коробки он уложил в багажник, но машину оставил на парковке. И медленно пошел через город, сам не зная куда.

Директор школы едва успел повесить трубку, как снова раздался звонок. Звонок за звонком, родитель за родителем. Что они хотят услышать? Чего они ждут? Это полицейское расследование, пусть этим занимается суд, а лично с него и школы довольно. Мать девочки – адвокат, отец мальчика – один из самых могущественных людей в городе, слова истца против слов ответчика. Кто встанет между ними? Едва ли это задача школы. Так что директор повторял одно и то же, раз за разом, всем, с кем говорил:

– Пожалуйста, не превращайте это в политику. Что бы вы ни затевали, политика тут ни при чем!

Хорошо иметь брата в охранном предприятии – благодаря частым ложным вызовам по ночам Жанетт кое-что узнала об архитектурных особенностях школьного здания. Например, что на последнем этаже есть закуток с лестницей, через которую трубочисты выходят на крышу. Там, за вентиляционной шахтой прямо над столовой, учитель может выкурить сигаретку, не рискуя нарваться ни на директора, ни на учеников. В некоторые дни иметь такое прибежище особенно важно.

Оттуда Жанетт и заметила Беньи. Сразу после обеда он прошел через школьный двор. Остальные игроки из команды юниоров прогуливали уроки, чтобы быть рядом с Кевином, а раз Беньи добровольно остался здесь, значит, он хочет не того, чего хотят другие.

Ана сидела одна в классе, где все говорили только о Мае и Кевине. Мая сидела одна в другом классе, где вообще никто не разговаривал. Она видела, как одноклассники перекидываются записками, видела, как они тайком возят пальцем по телефону под партой.

Такой Мая останется для них навсегда: в лучшем случае девчонкой, которую изнасиловали, в худшем – девчонкой, которая солгала. Они никогда не позволят ей стать кем-то другим. Везде, где бы она ни появилась, – в любом помещении, на любой улице, в продуктовом магазине и в ледовом дворце – на нее будут смотреть как на взрывное устройство. К ней не посмеют прикоснуться даже те, кто ей поверил, в страхе, что их заденет осколками при взрыве. Они будут шарахаться, замолкать, отворачиваться. Мечтать, чтобы она просто исчезла, чтобы ее вовсе здесь не было. Не потому, что ее ненавидят, ведь ненавидели далеко не все: не все писали «шлюха» на ее шкафчике, не все оказались способны на изнасилование, не все были плохие. Но все молчали. Потому что так проще.