– Иногда я совсем не чувствую себя ребенком, – ответила Чар. – Измай, а как тебе удается смотреть мне в лицо?
Она повернулась и впервые глянула на него в упор.
Он неуютно поежился.
– Что ты имеешь в виду? У тебя лицо как лицо. Если хочешь, могу отвернуться.
– Нет, я говорю о другом. Еще никто никогда не смотрел… – В голосе Чар появилась неуверенность. – Ты не таращишься и не отворачиваешься. И не… – Она медленно покачала головой. – Когда ты смотришь на мое лицо, ты видишь меня.
– Ну, ты ведь тоже не смеешься, когда я спотыкаюсь на ровном месте или падаю с лошади. – Измай пожал плечами. – Мне жаль, если тебе причинили боль, и жаль, что люди причиняют тебе боль сейчас. Но твое лицо – это твое лицо.
– Ты очень странный мальчик.
– Об этом мне уже говорили.
– Измай… Подожди, нет. – Чар соединила руки на коленях. – Подожди, да-да. Оставайся на месте. Ты ведь не пойдешь за мной?
– Ни за что, – мягко сказал он.
Девушка встала и убежала в темноту, словно маленький испуганный кролик с опаленным лицом.
Измай собрал кости и бросил их в огонь. Жирный черный дым, извиваясь, поднялся к небу. Он мысленно прочел небольшую молитву о том, чтобы яркие маленькие души кроликов смогли найти путь к счастливому миру. Кости трещали и плевались в него из костра, злясь, что их жизнь была прервана раньше времени только для того, чтобы он смог набить себе живот. Но такова уж кроличья судьба.
Мертвые короли таращились на него из-за языков пламени, и их глаза были пусты и торжественны.
Где-то далеко завыл бинтши, и Измай почувствовал, как его кровь бурлит в ответ. Он задался вопросом, что могло загнать Чар в такую даль от Выжженных Земель, и снова поежился.
Облачко мелких летучих мышей, трепеща крыльями, пролетело у него над головой, покрывая пятнами бледные луны.
Присутствие Рухайи приносило мягкое спокойствие в его сознание. Вашаи объелась, покачалась в потрохах и была крайне довольна своей жизнью.
Хорошо, наверное, быть кошкой, – подумал Измай, – жить одним днем. Что значит этот и прошлые дни, если можно покачаться в крови после удачной охоты?
Ты ничего не знаешь, – подумала Рухайя в ответ, но в этой мысли не было когтей. Измай послал ей волну благодарности и любви, на которую она ответила спокойным весельем.
Он начал уже было засыпать и, когда из темноты показалось лицо Чар, чуть не выпрыгнул из собственной кожи. Дернув ногой, он задел камень, который полетел в костер, и оттуда посыпался сноп искр. Чар набросила на голову потертый капюшон и держала в руках какой-то сверток.
– Чшшш! Он спит, – предупредила она.
Измай поднялся на ноги и шагнул ей навстречу.
– Что?
– Что? – Под ее острым взглядом он заговорил тише. – У тебя есть ребенок? Нет… ты ведь еще слишком маленькая.
– Я не такая маленькая, какой кажусь. – Чар почти шептала; в ее голосе сквозило веселье. – Он не мой… не совсем мой. Я думала его оставить, но… – Она опустила взгляд на дитя, закутанное в пеленки. – Это место предназначено для упокоения мертвых, а не для воспитания живых. Вот, возьми его. – Она протянула Измаю свою ношу, но ее глаза, казалось, протестовали. – Он сломан, но не безнадежен.
– Сломан?
Измай взял спящего ребенка. Тот был тяжелее, чем казался, и излучал тепло. Из-под одеяльца выглядывала толстая щечка да тень закрытых во сне глаз, обрамленных длинными ресницами.
Чар откинула одеяльце. Вблизи Измай мог разглядеть сырую плоть у нее над глазами и блеск оголенной кости у одного виска, там где должно находиться ухо. Он спросил себя, было ли ей больно – наверное, да, – и его сердце сжалось от боли. Измай перевел взгляд на ребенка.
Он решил, что этому мальчику было четыре или пять лун, и он, наверное, подрос уже достаточно, чтобы мучиться из-за прорезывающихся зубок и вертеться, а может, даже для того, чтобы начать ползать. Рудия поползла ненамного позже. Правда, этому малышу не доведется карабкаться на четвереньках. У него не было предплечья. Казалось, что этот дефект достался ему от рождения, а не был следствием какой-нибудь травмы.
– Где ты его взяла? – прошептал Измай, снова плотно укрывая ребенка одеяльцем от холода.
Мальчик продолжал спать в блаженном неведении.
– Он не безнадежен. – Глаза Чар блеснули на изуродованном лице. – Он здоровый и сильный. Он – один из ваших. Ты должен забрать его домой, к своим людям. Ни за что не позволяй им причинять ему боль.
– Причинять ему боль? – нахмурился Измай. – У нас не принято обижать детей. Только чудовище могло бы причинить вред ребенку.
Чар замолчала на долгое-долгое время. Наконец она прошептала:
– Там, откуда я родом…
Девушка не закончила свою мысль.
Измай взял мальчика поудобнее.
– Я заберу его, если тебе действительно так хочется. За ним будут хорошо смотреть, матери пищат от счастья, когда к ним в руки попадает новый малыш, над которым можно суетиться и кудахтать, – у нас рождается так мало мальчиков. Его с радостью примут. Как и тебя, Чар. Тебе тоже лучше пойти со мной. Ты сама сказала, что это место предназначено для упокоения мертвых. – Он задержал дыхание, боясь резкого ответа, но она лишь покачала головой.
– Ты очень милый, Измай. Но мой дом теперь здесь. Это мой народ. Я присматриваю за ними, а они присматривают за мной. – Она подняла руку, прежде чем он успел что-либо возразить. – Прошу тебя, Измай, забирай малыша и уходи.
– Могу ли я, по крайней мере, остаться тут на ночь?
– Лучше тебе этого не делать. – Чар вздохнула. – Я рада, что ты возьмешь с собой мальчика, правда рада, но вместе с тем мне грустно, а когда мне грустно, – ее глаза заблестели, – Эйд Калмут становится небезопасным местом.
– Костяной царь…
– Арушдемма тебя не потревожит. Он набил себе брюхо работорговцами.
Эти слова напугали Измая.
– Работорговцами?
– Нехорошими людьми с реки. Они везли этого мальчика в Эйд Калиш на продажу. – Ее глаза потемнели, как царство Эта, как черное пространство в небе между звездами. – Я не люблю работорговцев, Измай.
– Как скажешь, – помедлив, согласился он. – Знаешь, у Эхуани, наверное, случится припадок. А Рухайя вообще никогда меня не простит.
Я иду к тебе, братец. Нам нужно отсюда выбираться, – в голосе вашаи звучало напряжение. – Немедленно.
Глаза Чар блестели.
– Прошу тебя, уходи, Измай.
Он кивнул, а затем сделал то, что удивило его самого – подошел к Чар так близко, как только посмел, и положил руку ей на плечо, мягко, чтобы не испугать девушку и не причинить ей боль.
– Надеюсь, ты знаешь, что я никогда тебя не обижу, – сказал он так мягко, как только мог. – Надеюсь, ты знаешь, что я – твой друг.