Призорец говорил, что горожане, день за днем не застающие мага на месте, в ратуше, очень сердятся.
– Брошил же их негодник во времена тяжких ишпытаний! – пояснял ратушник, весело болтая ногами в кожаной обувке, и с чувством добавлял: – Ведь помрут!
Помрут – не помрут, думал наместник, а такие настроения горожан только множат беспокойную тревогу в городе. Даже когда Оль вернется, люди едва ли оттают. А если не вернется…
– А ежели не вернетша? – эхом вторил призорец, таращил на Террибара круглые глаза и трагическим шепотом заключал: – Ить помрем беж него!
– Вернется! Никуда не денется! – по несколько раз в день повторял наместник. Погромче, чтобы заглушить въедливое сомнение и желание немедля поехать в деревню, чтобы вернуть вредного Оля в Мошук.
Его путь стражники с южной вышки проследили, так что о пропаже Террибар не очень тревожился и даже уверял себя, что все к лучшему: гласник успокоится, продышится да приедет обратно. Наместник и правда был готов поехать за Олем, но тогда пришлось бы извиняться, а извиняться за свое решение, не отменяя его, – лицемерие и глупость. Потому оставалось только терпеливо дожидаться гласника на месте.
Призорцу Террибар носил сушеные яблоки, чтобы тот хоть иногда держал рот закрытым. Но прочь не прогонял: без ратушника совсем тоскливо.
Хон теперь избегал общества наместника – старшине стражи тоже было неловко из-за Оля, и он заново переживал эту неловкость всякий раз, когда встречался с Террибаром.
– Хон занят очень, – отводя глаза, говорил стражник, охраняющий отдельный наместниковый вход в ратушу, – одежу зимнюю для нас нужно готовить, вышку восточную перебирать, ночные патрули усилять – за всем глаз да глаз требовается.
Пришлые с запада тянулись в Мошук реденьким непрерывным потоком, и везли с собой тревожные вести.
– Говорят, ректор Школу спалил и убег, – сообщил стражник на третий день отсутствия Оля.
– Как это – спалил? – переспросил наместник.
Стражник задумался, привалившись плечом к стене, и в конце концов решил:
– Огнем.
В этот день ту же новость Террибару сообщили еще человек двадцать, и в конце концов наместник поверил.
– Ректор, сам ректор Школу обрушил! – возбужденно перешептывались счетоводы в ратуше. – Всю как есть растрощил по камешку! Чуть полгорода не развалил до кучи, сволота поганая!
– Бросили нас маги, бросили! Кто ж теперь? Что ж теперь?
– Да бдыщев хрен на них, на магов! Вон чего вокруг устроили, сколько земли погубили, сколько людей с мест посымали! Да пусть хоть все поразъедутся, поганцы! Пусть бы выздохли, авось и колдовство бы ихнее туда же делося!
– Да как же мы без магов? Кто защитит, кто убережет?..
– А то они тебя защищали!
– А то нет?!
– Ну так то когда было! А теперь чего? Сбежал ректор!
– Хто зашитит наш, хто уберегет, ежели магов не штало? – рассуждал ратушник, прожевав очередной ломтик сушеного яблока. – Так нихто. Помрем!
Ночью Террибар никак не мог уснуть. Школы больше нет – пропало всекрайнее сообщество магов, пропало последнее средоточие силы, что оставалось в Ортае после побега государя. Теперь каждое поселение и каждый человек – сам по себе, никто не сделает для них ничего спасительного. И то, что Школу сжег сам ректор, все завершало: глава ортайских магов расписался в беспомощности, в собственной и общинной. А значит…
Нэйла сердито завозилась рядом, и Террибар прекратил вертеться на постели. Лежал недвижимо, глядя в светлеющий потолок, и думал: получается, теперь никто магам не указ. Некому гласниками руководить, да и гласников нет, потому что нет Школы – чьи они теперь поверенные, свои собственные, что ли?
Школа больше не стоит за ними ни присмотрщиком, ни защитником. Пусть у нее были не самые длинные и быстрые руки, но теперь, без этого незримого заступника, распояшутся не только маголовы.
На следующий день с юга притащились потрепанные мужики с государевыми гербами на повязках. Потрясая грамотами, требовали уплатить все подати и наложения за упущенные месяцы, а также наперед, до самой весны.
Не дожидаясь волевых решений Террибара, Хон приказал выставить сборщиков за ворота.
– Как бы хуже не стало, – сказал ему наместник, разглядывая с балкона унылую колонну всадников, плетущуюся по дороге.
– Не помрут, – отрезал из комнаты ратушник и яростно зашваркал метелкой по полу.
– Обойдется без податей. – Хон провожал процессию сердитым взглядом из-под густых бровей. – Какой он государь теперь, кто ему подчиняется? Я, что ли? Или ты? Сидит в своей Меравии, ничего знать не хочет, бросил нас – так еще и денег за это ему дать? Может, он соберет вот деньжат и уедет со своей сестрицей за море. До Меравии-то тоже сушь дошла, не хуже нашей. Она, говорят, из Даэли так пятном и растекается. Вот западный Ортай уже почти весь пожрала, скоро и до нас дойдет.
– Говорят, говорят, – раздраженно передразнил Террибар. – Кто говорит, пьяницы в тавернах?
– А хотя бы и пьяницы, – не смутился Хон. – Они-то оттуда едут, а мы здесь на гузне сидим. Они лучше нашего знают, чего за спиной оставили.
Мошукские детишки под присмотром бдительной троицы исправно таскали из Миров дичь и фрукты. Но многие горожане и на это ворчали: прознали, что детей водят на охоту через далекие лесные порталы, а по Пизлыку их сопровождает какой-то тролль.
– Люди жнать желают, какая в том надобношть, – говорил призорец, – што, поближошти у наш порталов мало? Да еще тролль! У них можгов же нет, у троллей! Вдруг ожвереет да пожрет детишков, што тогда?
Террибар попытался расспросить про все это троих друзей, но без толку. Тахар отвечал невнятно и уклончиво, а девушка и эльф помалкивали, но выражение их лиц ясно говорило: если кого чего не устраивает – пусть сам разбирается со своим полуголодным городом и тупыми подлетками.
Единственное, что радовало горожан без оговорок, – это появление Кальена, потому как с лекарями в Мошуке всегда было плохо. В прежние неспокойные времена мошукские целители вообще жили недолго – до первого излеченного горожанина, к которому были счеты у других воинствующих горожан. А за последние шесть лет в городе побывало аж четыре целителя, но они не задержались надолго: трое переехало, а четвертый и вовсе помер от кровяного кашля, показав таким образом, что целителем он был паршивым.
– Целитель-то, целитель! – рассказывал Террибару стражник, выпучивая глаза. – Сказал, что Эдфурову тещу можно на ноги поставить! Да ежели он ее добьет или подымет, так Эдфур его на руках носить будет, целителя. Лежачая-то теща вреднее прежнего стала…
– Он не целитель, – строго поправил Террибар, – он лекарь.
– А какая разница? – не понял стражник. – И так говорят, и так!
– Лекарь только болезнь прогоняет, а целитель тело исцеляет, находя источник хвори, – пояснил наместник. Стражник поскреб подбородок и непонимающе хмыкнул. – Ну да Божиня с ними, с целителями. Ты вот матушку свою отведи к нему. Быть может, он ей какие успокойные отвары выдаст?