Молодой император Михаил, питавший неприязнь к церковникам вообще и к патриарху Игнатию в частности, приказал за предательство бросить опального патриарха в тюрьму, где его били и всячески унижали. Император Михаил принимал в этом самое активное участие, ведь вместо скоморошьего Грилла ему в руки угодил настоящий патриарх! Самое же удивительное, что вернувшись в Рим, легаты Папы предоставили отречение Игнатия и сообщили о своём решении считать назначение Фотия правомерным! Взбешённый Папа лишил их духовного сана. По-разному объясняли потом в Риме этот их странный поступок. Одни считали, что константинопольцы просто подкупили посланников. Другие, что они стали жертвами некого не совсем христианского наваждения.
Потом была долгая и жёсткая борьба с Римской церковью и лично с Папой. Папа отлучил Фотия от патриаршего престола, назвав его «вором и разбойником, который пришёл к стаду Господню не через дверь, которая есть Христос, но вторгся как насильственный и неистовый прелюбодей, и похитил невесту Христову – Церковь Константинопольскую – у жениха её Христа». А Фотий в «Послании главам восточных церквей» назвал римских миссионеров «мерзкими и нечестивыми» людьми, которые извращают чистое учение Церкви, и сравнил их с диким кабаном, «яростно топчущим Господень вертоград». Далее борьба обострилась в связи с болгарскими делами. Христианство в Болгарии было введено под эгидой Константинополя, но потом царь Борис обратился к Папе Римскому с просьбой прислать епископов, что тот и выполнил с великой охотой. Новоприбывшие стали вводить в стране свои обряды, возникла серьёзная угроза перехода страны в Римский диоцез. Дошло до того, что Собор иерархов Константинопольской церкви под руководством Фотия предал Папу Николая I анафеме, что доселе вообще было неслыханно!
Уязвлённого такой дерзостью и неповиновением Папу хватил удар, и он вскоре скончался. Это было ещё более удивительное событие, чем нежданная буря, разметавшая флот варваров, или такое же неожиданное решение легатов Римской церкви в пользу Константинополя.
Может, Рим не простил такой обиды, а может, так случилось по другим причинам, но в тот же год в Константинополе произошёл очередной переворот, в результате которого беззаботный и пьянствующий Михаил Третий был убит в своей спальне людьми Василия Македонянина. Труп Михаила Пьяницы был завернут в лошадиную попону и похоронен без всяких торжеств на западном берегу Босфора. Оплакали его только вызванные из Гастрии мать и четыре сестры-монахини. Василий Македонянин стал новым императором. Патриарх Фотий оказался в тюрьме, а всё его имущество было конфисковано.
– Благодарю тебя, Боже, что вернул меня из нищеты, изгнания и забытья! – патриарх перекрестился и достал с полки кипарисовый ящичек, бережно поставив его на мраморный стол. – Всё-таки я много успел за это тяжкое время: отправил своих проповедников в разные страны, одного из лучших своих учеников – Константина – в Хазарию, а потом вместе с братом Мефодием в Моравию. Жаль, что Господь так рано призвал Константина к себе, способнейший был проповедник. Перед смертью он принял монашеский постриг и имя Кирилл, якобы в память о своём происхождении из Иллирии… Изучив в Таврике русские письмена, в Моравии глаголицу, Константин со своим братом Мефодием стали творить великое дело – нести Христовы заветы славянским народам на их языках! Когда варвары слышат Слово Божье на своём языке, оно доходит к ним быстрее и глубже, чем принуждение под мечом, коим преимущественно пользуются римские священники. Вдвойне приятно подставить ножку извечным соперникам из кичливого Рима!
Именно «кириллица» позволила укрепить позиции в Болгарии. Теперь покорилась и Киевская Русь.
А ведь тогда многие осуждали его безрассудную затею с пленёнными северными скифами. Осуждали… – Фотий взглянул на лежащее перед ним почти законченное Окружное послание, обращённое ко всем епископам. – Сейчас он с гордостью пишет в нём, что языческая Русь крещена лета 878 от рождества Христова и вошла ныне в светлый перечень держав христианских, став шестидесятой епархией.
Воспоминания снова потекли послушной лентой, как старая римская дорога перед задумчивым путешественником.
Он, Фотий, не был очевидцем того, когда сей варвар Аскольд в лето 874-е снова двинулся на Константинополь, собрав в тот раз большое воинство как на лодьях, так и на конях. Но император Василий Македонянин с тогдашним патриархом Игнатием, надо отдать им должное, сделали всё как надо. Они встретили воинство северных скифов с почётом, приняли Аскольда, как равного себе, в императорском дворце. Напомнили о чуде Влахернской девы Марии и прочих чудесах, творимых именем Христа – Бога Всевышнего и милосердного ко всем, кто к нему прибегает. А как хорошо впечатлил северного варвара старый испытанный трюк с неожиданной слепотой от добавленной в еду малой толики яда, который вызывает временную потерю зрения, возвращаемую молитвой и святой водой с противоядием! То же самое в своё время было проделано с их князем Бравлином. Сколь непреклонны и сильны в бою сии варвары, и сколь наивны они пред изощрёнными методами святой церкви! Надо признать, Игнатию с епископами удалось-таки окрестить Аскольда и его приближённых в истинную Христову веру. А император Василий Македонянин предложил новообращённым мир и богатые дары, намекнув хитроумному Аскольду, что будь он князем Руси, две великих державы могли бы заключить договор любви и согласия на все времена… Тот всё понял правильно и, вернувшись в свой Киев, разлучил душу князя Дироса с телом.
После того Аскольд, уже как полновластный архонт, отправил посольство в Константинополь, и Игнатий послал к ним архиепископа. И когда недоверчивые варвары россы, в ответ на рассказы о чудесах, творимых Иисусом Христом, потребовали доказательства, он при всех бросил в огонь Евангелие. Когда же разгребли жар, архиепископ извлёк совершенно нетронутый огнём свиток, на котором сохранилась даже перевязь из шнурка, все просто ахнули. «Так при помощи чудес и слова Божьего в душе северных варваров стало прорастать знойное полуденное семя новой веры, призванной заполонить собой прежний языческий мир», – записал патриарх Игнатий.
– Чудеса чудесами, – с ощущением собственного превосходства молвил про себя Фотий, – но это уровень скоморохов. Фокусы с «чудесами» были страстью и единственным средством воздействия на людей у Игнатия. Он всегда говорил: будет чудо, и люди уверуют! А вот по-настоящему свершить великую победу над дикими варварами и закрепить её, связав их писаной клятвой, да чтоб на века, этого мог достичь только он, человек разума и науки, питающийся силами великих древних знаний, которые преодолевают всё – отлучения, проклятия, тюрьмы, голод, всё! – Фотий прикрыл очи, прислушиваясь к своей внутренней необъяснимой силе. Именно она помогла выдержать изгнание, тюрьму и лишения, а потом снова занять патриарший престол, которым, как Фотию сейчас помыслилось, он управлял даже тогда, когда на нём сидел Игнатий.
Вдруг суровый лик патриарха осветила улыбка, вызванная неожиданной догадкой. Теперь он понял, почему покойный император Михаил Третий и патриарх Игнатий столь ненавидели друг друга, – потому что и Михаил со своим «патриархом» Гриллом, и настоящий патриарх, по сути своей были скоморохами, использующими лицедейские трюки, – ха-ха-ха! – От этого сравнения Фотий искренне и с удовольствием рассмеялся, что случалось с ним крайне редко.