– Я умею читать и писать! – возмутилась Лиза, да и осеклась. – То есть…
– Лучше не врать, – дружески посоветовал Беппо. – Чем больше врешь, тем больше запутываешься. Есть, конечно, изощренные лжецы, которым все как с гуся вода. Но тебе пока до них далеко, не так ли?
Лиза кивнула, удивленная, почему он сказал: «пока». Разве ей предстоит сделаться отъявленной лгуньей? И если даже так, то откуда ему знать?
– Стало быть, в сильные морозы птицы замертво падают наземь? – задумчиво произнес меж тем Джузеппе. – Есть лишь одна страна, где мыслимо такое. Это северная страна – Россия, так ведь?
– Ты бывал в России?! – вскричала Лиза, от восторга забыв об осторожности.
– Пока нет, – отвечал Беппо, вновь подчеркнув это «пока». – Но непременно буду. Я окажусь там… – Он напряженно сощурился и наконец проговорил задумчиво: – Я окажусь в Санкт-Петербурге в 1779 или 1780 году. Да, пожалуй, именно так. Наш лживый и комедиантский век не оценит меня, но ты запомни мои слова. – И, не дав Лизе издать нового изумленного возгласа, произнес торжественно: – Так, значит, ты русская! О, эта нация еще натворит великих дел! Буду счастлив повидаться с тобою в Петербурге, милая Луидзина!
– Ох, хватит болтать! – отмахнулась Лиза, поняв наконец, что ее попросту дурачат, а она и уши развесила. – Эта лавка принадлежит тебе или твоему отцу? – спросила она, потому что он был слишком молод, не более восемнадцати, чтобы иметь свое собственное дело.
– Не моя, но и не отца моего. Он вообще живет в Палермо. Это человек почтенный: торговец сукном и шелком. К тому же набожный католик. Он и меня отдал было в семинарию Святого Роха, да я убежал.
– А что же отец?
– Отец снарядил за мною погоню.
– И поймали? – ахнула Лиза.
– Поймали! – кивнул Беппо. – По собственной моей глупости. Воистину, если вы хотите, чтобы все вас притесняли, будьте справедливы и человечны! Меня предал человек, которому я помогал… Да я о том и не жалею. На сей раз заточили меня в монастырь Святого Бенедетто, что близ Картаджионе. Я всегда имел склонность к естественной истории, к ботанике и поступил на выучку к монастырскому аптекарю. Был он человеком малосведущим, но кое-чему я от него все-таки научился, а пуще всего – из книг, кои он считал вредными и держал в сундуке под замком. Днем я растирал для него травы и взбалтывал взвеси, а ночью читал Папюса, Нострадамуса, Кеплеруса, Гевелиуса и тому подобных.
– Ну а потом? – не могла сдержать любопытства Лиза.
– А потом я убежал-таки от отцов-бенедиктинцев – так сказать, из лап льва – и воротился в Палермо, да беда: поссорился там с синьором Марано, золотых дел мастером, и вот теперь живу в Риме. Я снимаю эту лавчонку у одного доброго человека. Видишь ли, ремесло чучельника не приносит большого дохода, за аптекарское ремесло платят куда лучше. Особенно за жемчужные белила.
Увидев, как загорелись Лизины глаза, понимающе кивнул:
– Вот-вот! Даже самые богатые синьоры охотно отсчитывают золотые цехины за чудесные жемчужины, придающие свежесть и белизну их личикам. – И, развязав небольшой бархатный мешочек, он высыпал перед Лизою на стол десятка два небольших и не очень ровных жемчужин, весьма уступающих тем, которые ей приходилось носить в Хатырша-Сарае.
– Древние греки, кстати, твои бывшие родственники, – Джузеппе лукаво покосился на Лизу, – называли его маргаритос, что означает – добытый в море. Вижу, он тебе не очень по нраву. Конечно, самый красивый идет на серьги и ожерелья, а что поплоше – на медицинские ухищрения.
– Только на белила? – деловито спросила Лиза. – Или еще для чего?
– Мелкотертый жемчуг – чудесное лекарство: он унимает биение сердечное, убыстряет ток крови. У аптекарей сие снадобье называется «monus cristi».
«Ах, сюда бы Леонтия и Баграма! – мелькнуло в голове. – Уж они-то здесь натешились бы!»
– Постой, постой! – Джузеппе взял тусклую жемчужину и принялся ее внимательно разглядывать. – Плохо дело… Надо убрать ее, чтобы не заразила остальных. – И, увидев Лизино недоумение, пояснил: – Жемчуги, как и люди, подвержены болезням. Как только сердце жемчуга, из которого исходит его красота и ему одному свойственный отлив, начинает болеть, он делается тусклым, теряет прозрачность и блеск. Впрочем, говорят, что жемчуг можно вылечить, если непорочная девица сто один раз искупается с ним в море. Не хочешь ли попробовать? Для такого случая я готов свозить тебя хоть в Геную, хоть в Неаполь, хоть…
– Я не непорочная девица, – сердито перебила Лиза, – и не приставай ко мне со всякой ерундой! Лучше еще расскажи про самоцветы.
– И правда, как ты можешь быть непорочною, если тебя бросил любовник, – кивнул Беппо.
Лиза мгновенно ощетинилась:
– С чего ты взял?
– А консолатриче о чем говорила? – невинно спросил Беппо, убрал жемчуг, поставил на стол большую бронзовую шкатулку, открыл… и Лиза невольно ахнула: шкатулка была полна самоцветами.
– Как они… прекрасны! – заслоняясь ладонью от ослепляющего сияния, прошептала Лиза.
Джузеппе кивнул:
– Это верно. Они прекрасны… Взгляни на эту жиразоль, – повертел в пальцах молочно-белый камень с ясным отливом и игрою всевозможных радужных огней, напоминающих кусочек ранневечерней луны. – Иначе его называют опал. Вот эта камея вырезана на розовом сардониксе. А как тебе нравится сей гиацинт, иначе лигурий? Говорят, этот камень тоже морской, как жемчуг. Только родится он не в раковине, а в морской змее и способен всему мертвому возвращать жизнь. Есть легенда, что когда лигурий был взят на корабль, где между запасов провизии находились соленые птицы, то эти птицы все ожили и разлетелись от его чудодейственного влияния!
Джузеппе глядел на Лизу, ожидая, что она недоверчиво усмехнется, но та возбужденно всплеснула руками:
– Я тоже кое-что слыхала про лигурий! Он будто бы таится во лбу морского чудовища – ехидны, которая до пояса имеет образ прекрасной девы, а от пояса – змееногого зверя. Так вот эта полузмея-полуженщина и имеет лигурий посреди лба вместо глаза. Купаясь, она оставляет его на берегу; тому, кто сможет его украсть, он откроет все подземные сокровища. Да вот горе, – по-детски вздохнула Лиза, – ехидна настигнет всякого похитителя, как бы скоро он ни бежал!..
– Великолепно! – воскликнул Беппо. – Я никогда не слыхал такого, хотя думал, что знаю о камнях все на свете.
– Расскажи теперь, что исцеляет сей смарагд? – попросила Лиза, вынимая из шкатулки тонко ограненный темно-зеленый изумруд.
– Изумруд, повешенный у изголовья больного, изгоняет дурные сны и рассеивает тоску. Арабы, а среди них немало великих лекарей, верят, что ежели перед змеею подержать изумруд, то из глаз польется вода, и змея ослепнет.
Лиза слушала и не могла перевести дыхание!
– Для укрепления зрения хорошенько растирают изумруд на порфире и, смешав его с шафраном, прикладывают к глазам. Изумруд – сильнейшее из всех противоядий. Если человеку, принявшему яд, дать два карата изумруда, то он, с Божьей помощью, спасется: яд выйдет вместе с испариной. Говорят, что характер изумруда холоден и сух…