Брат сообщает, что с ним все в порядке, а ранение у него пустяковое. Сейчас он полеживает себе в лазарете городка Фрада (о чем я уже знаю) близ Великой Соленой пустыни. Скука, конечно, зато есть время черкнуть родне пару строк.
Персидская война глохнет, братишка. Все мало-мальски важные вражеские персоны взапуски норовят замириться с нашим царем. Видел бы ты этот цирк! Сперва они шлют к нам под флагами перемирия своих порученцев, чаще всего собственных сыновей с целыми караванами мулов, груженных «дарами для Искандера» — так персы зовут Александра. Ну а мы принимаем всех этих хитрецов, как отбившихся от родного порога котят, с превеликим восторгом. А поскольку весть о том уже облетела Восток, к царской ставке теперь и не протолкнешься.
Почти все военачальники и наместники властителя Персии, храбро отражавшие по всей Азии натиск заморских завоевателей, склонились перед Александром и были приняты им милосердно. Он обласкал и Артабаза, и Фратаферна, и Набарзана, и Автофрада, и убийц Дария — Сатибарзана и Барсаента. Эти люди нужны ему, чтобы управлять от его имени огромной державой. Даже греческие наемники Главк и Патрон, командовавшие у персов тяжелой пехотой, явились к Александру, договорились с ним и со своими отрядами вошли в наше войско.
Из крупных персидских воителей смириться не пожелал только Бесс, имеющий под рукой восемь тысяч неистовых афганских всадников и возможность призвать из-за Яксарта еще тридцать тысяч конных скифов. Он объявил себя преемником Дария и принялся собирать армию, чтобы продолжить борьбу.
Но насчет этого малого, братишка, тоже можно не беспокоиться. Азиаты умеют держать нос по ветру, и я уверен, что, если он не перестанет упрямиться, его же собственные приспешники не замедлят прислать «в дар Искандеру» шапку строптивого храбреца. Вместе с его головой, разумеется, как ты сам понимаешь.
В Арейе, уже приближаясь к Афганистану, мы получаем первую возможность испытать, чего стоит вся наша подготовка, и обнажить боевое оружие. Толло и Флагу, частью с ликийцами, частью с зелеными новобранцами, велено обеспечить охрану продовольственного обоза, направленного в отдаленную деревушку. До нее два дня ходу. Меня, Блоху, Тряпичника и Луку берут в этот отряд. На пол пути к месту назначения, в гористой, изрезанной ущельями местности на гребне одного из холмов, появляются какие-то всадники.
Толло и Флаг со своими ликийцами устремляются вверх по склону, чтобы отогнать наблюдателей, а нам, новобранцам, вкупе с несколькими проводниками и погонщиками мулов поручают охрану обоза. Ну и конечно, как только бравые опытные вояки исчезают из виду, откуда-то высыпает еще одна разбойничья шайка. При обозе топчется всего дюжина человек, из которых вооружены только четверо, а разбойников три десятка, и все это головорезы самого зверского вида, которые, по всему судя, вообще нас не принимают в расчет. Во всяком случае, направляются они прямо к телегам и начинают растаскивать наш припас, угощаясь по ходу дела. Мы пытаемся отпугнуть их, выкрикивая угрозы и размахивая оружием, они отвечают нам тем же, и у них, нельзя не признать, это получается убедительнее. Погонщики и проводники, нанятые в придорожных селениях, не теряя времени, отбегают подальше и следят за происходящим с расстояния выстрела из хорошего лука, и мы, малость помешкав, присоединяемся к ним. Правда, Лука бормочет что-то о необходимости вступить в схватку, дескать, иначе нас ждет военный суд, но Тряпичник ему возражает. Ты, видать, спятил, говорит он. Только мы сунемся, и нас мигом прирежут.
Короче, разбойники забирают все, что можно забрать, а мы чувствуем себя полнейшими дураками. Толло и Флаг возвращаются, не говоря ни слова садятся на коней и пускаются за грабителями. И что же — те, углядев погоню, бросают награбленное и улепетывают. В результате все возвращено, потерь с нашей стороны нет, и Толло даже пытается нам втолковать, что мы вели себя правильно, нечего тут и переживать.
— Я сам виноват, не надо было оставлять вас одних.
Спасибо ему, конечно, на добром слове, да только мы сшито знаем, что с перепугу чуть не обделались — вот был бы позор.
Через каждые пять дней марша устраивается большой привал. Всем предоставляется словно бы выходной, какие дома проводят в праздности или мелких хлопотах по хозяйству. Но мы направляемся на восток, и нам, новобранцам, отдыхать некогда. Кому свободное время, кому сплошная муштра.
Мы учимся обороне от конных наскоков. Отрабатываем способы быстрых перегруппировок как на месте, так и на ходу, постигаем тактику притворного бегства и мгновенного восстановления защитного строя. Доводится нам даже малость поездить верхом. На каждого боевого коня в кавалерии должно приходиться по два запасных. Вообще-то в обычных условиях кавалеристы к своим лошадям простых солдат даже близко не подпускают, но здесь все по-другому. Недаром мы называемся ездовой пехотой. Это, например, значит, что, если по каким-то причинам всю регулярную конницу куда-нибудь отзовут, мы сядем на запасных коней, чтобы обеспечивать кавалерийское прикрытие войск и позиций.
А еще нас теперь обучают захватывать небольшие селения. Сначала эта тактика отрабатывалась тренировочно в Армении и Месопотамской Сирии — там для того строились специальные городки, — потом, уже реально, ее опробовали в курдских горах близ Тигра. Взять деревушку в кольцо необходимо бесшумно, в темноте, так, чтобы никто в ней не всполошился и не улизнул. Захват осуществляется на рассвете.
И не сплошным строем, а в следующем боевом порядке.
Таким образом, семь атакующих подразделений формируют три накатывающие друг за другом волны. Схожий принцип используется при преследовании отступающего противника. Подвижные передовые отряды обгоняют врага, крылья обрушиваются на него с флангов, тыловые шеренги не дают ему вырваться из ловушки, а острия, развернувшись, завершают разгром.
Правда, задача не дать никому улизнуть отнюдь не диктует необходимости обносить деревеньку сплошным непреодолимым кордоном. Нет, в таких случаях принято оставлять брешь, через которую якобы можно скрыться. Беглецы устремляются туда и попадают в засаду, устроенную конницей и стрелками. Суть в том, что захватывать таким образом пленных гораздо проще, чем отлавливать их поодиночке в неразберихе штурма.
Много времени занимает отработка смертельных ударов. На чучелах у нас все получается здорово, но что будет, когда потребуется заколоть человека.
Не заледенеет ли кровь в наших жилах, не дрогнем ли мы, не оплошаем ли в самый последний момент?
Дома нам всем казалось, что мы прямо ужас какие отчаянные смельчаки, ловкачи и рубаки. Теперь каждому из нас ясно, что он пока сущий сопляк и что до настоящих солдат, таких как Толло или там Флаг, ему как до солнца. Мы ничего еще не умеем делать так, как они. Они ходят иначе, говорят иначе, даже мочатся и то, кажется, по-другому. Это высшие существа, полубоги, которыми мы можем лишь любоваться. Нам дано только присматриваться к ним и пытаться им подражать, как дети подражают родителям.