Смятение - читать онлайн книгу. Автор: Элизабет Говард cтр.№ 98

Он ожидал ее в помещении для прислуги – гадая, по его словам, куда это она запропастилась. Потом, только она собралась признаться, как Лиззи принесла чай, потом, пока она чашки расставила да чай разливала, он достал из кармана коричневый пакет и сказал, что это письмо от адвокатов, сообщающее, что он получил «постановление на глазок» ^[61], что бы это ни значило. Должно быть, как-то связано с получением развода, но не окончательно, о боже, нет. После «постановления на глазок» приходится ждать того, что юристы называют «абсолютной нормой». Вот тогда – кончено. Только это, по его словам, может неделями тянуться…

Она уже рот открывала, чтобы признаться, но опять ее прервал, достав маленькую коробочку, нажал кнопочку на крышке, которая подскочила, открыв кольцо с двумя, по виду, бриллиантами, не большими, само собой, такого от бриллиантов нельзя ждать, по обе стороны небольшого темного камня.

– Рубины и бриллианты, – сообщил он, – и золото в девять карат ^[62].

Это было настоящее обручальное кольцо, у нее дыхание перехватило, но, когда он попытался надеть его ей на палец, кольцо оказалось слишком мало и никак не шло дальше второй фаланги. «Я отдам его растянуть», – пообещал Фрэнк, но было видно, что он расстроен.

– Оно на самом деле прелестно, – сказала она. – Фрэнк, ну зачем ты? Обручальные кольца, они для леди.

– А ты и есть леди, – произнес он, – какую я хоть когда видел.

Может, оно на мизинец подойдет, предположила она, только на время, но и этого не получилось. Она попросила не убирать кольцо и, желая рассмотреть, положила его на ладонь, любуясь сверканием бриллиантиков, если их правильно поднести к свету.

– Так они, значит, настоящие? – спросила: у нее и в мыслях не было, что такое возможно, но он подтвердил, мол, конечно, настоящие.

– Должно быть, дорогущие.

– Скажем, они не очень… дешевые, – произнес он тоном, в котором звучало согласие.

Она была в восторге. Не было в ее жизни ничего более ценного, чем это кольцо, до чего она хотя бы рукой касалась, а он поехал и купил его для нее.

– О, Фрэнк! – воскликнула она. – О, Фрэнк! – В глазах у нее стояли слезы, она часто и резко зашмыгала носом. – Как же я рада! Бесконечно рада. Правда-правда! – И тогда она призналась – быстро, пока он был на гребне ее признательности.

Похоже, он вовсе не был удручен.

– Я знал, если честно, – сказал. – Я имею в виду, что тебе, может, и не совсем столько лет, сколько ты говорила. Ни единая уважающая себя леди не назовет джентльмену свой точный возраст. – Он взглянул на нее своими скорбными карими глазами, которые в данный момент были не так скорбны, как обычно, и едва не светились от удовольствия проявленной щедростью. – Для меня ты всегда будешь молодой.

Он взял кольцо и положил его обратно в коробочку со словами:

– Это лишь небольшой Знак моего Почтения.

* * *

У нее было столько хлопот с тем, чтобы вырваться в Лондон по его срочному вызову, а Джек провел с ней всего лишь субботнюю ночь и уехал очень рано утром в воскресенье, чтобы лететь в Германию. В том не было ничего нового: такое случалось более или менее регулярно вот уже почти год, с самого «дня Д» ^[63]. Он почти все время находился за границей, возвращаясь всего на ночку или порой дня на два-три, обычно не имея особой возможности предупредить о том заблаговременно, как и в этот раз, когда он позвонил буквально в пятницу днем и спросил, не сможет ли она приехать вечером. Невзирая на то, что через все эти последние месяцы он прошел невредимым, она не могла избавиться от тревоги или хоть как-то умалить своего беспокойства за него, так что каждое расставание приносило с собой своего рода обоюдоострую душевную боль. Встречи их были по-прежнему насыщены радостным возбуждением, и в первые несколько часов они были способны целиком погрузиться друг в друга: весь мир, война, казалось, едва ли существовали, однако каким-то образом всегда происходило что-то (зачастую мелочь), что разрывало их магический круг и возвращало к жуткой, треплющей нервы действительности. Зимой после вторжения иногда это были ФАУ-2. Даже когда ракеты падали за мили поодаль, невозможно было не обращать внимания на взрыв: от него трясло хуже, чем от любой бомбы, хотя Зоуи и не приходилось очень уж часто попадать под бомбежки. Отношения с Джеком свели ее лицом к лицу с войной, как ничто другое, если не считать исчезновения Руперта, что случилось настолько давно, что успело стать страницей печальной истории. Порой, случалось, Джек говорил: «Мне надо на службу позвонить», – и, слушая, как он разговаривал с неизвестными людьми, которых сам зачастую явно хорошо знал, но которых она не встречала никогда, убеждалась, что девять десятых его жизни ей просто неведомы.

Понемногу она узнавала о нем больше. Однажды, через несколько недель после вторжения, он привез ей коробку с набором изысканного шелкового нижнего белья с вышивкой: нижняя рубашка, нижняя юбка и панталоны – все из бледно-бирюзового шелка с отделкой из кремовых кружев, ничего похожего она не видела с довоенных времен. «Магазины их прятали, – рассказал он. – Держали до самого нашего прихода». Зато позже, тогда же, когда они ужинали и она спросила его про Париж, про то, весело ли было идти туда, он ответил: нет, это было совсем не весело.

Он нарезал мясо в тарелке перед тем, как есть его вилкой, почувствовал ее внимание к себе и поднял взгляд, и на какой-то миг она увидела, как застыло полнейшее отчаяние в его глазах, в этих двух черных бездонных колодцах. Исчезло это настолько быстро, что она подумала, уж не привиделось ли. Губы его тронула улыбка, он взял свой бокал и выпил. «Не обращай внимания, – сказал. – С этим я ничего не мог поделать».

В постели, когда стемнело, она обвила его рукой.

– Что произошло в Париже? Мне на самом деле нужно знать.

Джек ничего не сказал, зато как раз тогда, когда она стала думать, что спрашивать не стоило бы, он заговорил:

– Мой лучший друг в Нью-Йорке… он был польским евреем… просил меня, если я когда-нибудь попаду в Париж, то должен буду разыскать его родителей, живших там с тридцать восьмого года. Они отправили его в Америку, потому что у него был там дядя, но сестра его осталась с родителями. Он записал мне адрес, и я хранил его, хотя и не знал, доведется ли когда им воспользоваться. Так вот, я отправился на его улицу, к дому, в котором он когда-то жил, а их там не было. Стал расспрашивать и выяснил, что их за несколько месяцев до вторжения отправили в лагерь. Всех троих. Однажды ночью их забрали, и с тех пор никто о них ничего не слышал.