Стойкость. Мой год в космосе - читать онлайн книгу. Автор: Скотт Келли cтр.№ 71

На следующий день мы в поисках повреждений осмотрели нижнюю сторону шаттла с помощью камеры и лазерных сканеров на штанге, закрепленной в механической руке манипулятора. Изображения получились недостаточно информативными. Еще через день мы подошли к МКС и совершили разворот на 360° в вертикальной плоскости – сальто назад, – чтобы экипаж станции мог сфотографировать теплозащиту шаттла с бо́льшим увеличением. На снимках обнаружилась подозрительная область на критически значимой части днища корабля возле правой створки ниши шасси, достаточно обширная, чтобы в НАСА решили обследовать ее детально с помощью лазера на выдвижной штанге, когда мы пристыкуемся. Обследование выявило дыру примерно 7,5 × 7,5 см, проходящую насквозь через кремниевые теплозащитные плитки до нижележащего волокна.

Когда мы просканировали область лазером и увидели изображения соединенной с ним камеры, моей первой мыслью было: «Вот дерьмо!» Казалось, дыра идет насквозь через алюминиевый сплав, из которого сделан планер. Позже вечером Земля прислала мне на почту фотографии повреждения. Я распечатал самые интересные изображения и носил их в кармане следующие два дня.

На Земле вспыхнул яростный спор о том, как повреждение скажется при входе в атмосферу. Выбирать было не из чего. Можно попытаться выйти в открытый космос и заделать пробоину особым составом, который никогда не испытывался в полете, или положиться на судьбу и садиться, как есть. Я обсудил оба варианта с экипажем, главным образом со Скорчем, технические знания которого оценивал особенно высоко, а также с двумя участниками выходов в открытый космос, Риком и Дэйвом, поскольку именно им пришлось бы заниматься ремонтом. Мы решили, что при необходимости устраним повреждение, но доверимся Земле, если результаты анализа укажут на возможность безопасного возвращения в плотные слои атмосферы. В прессе немедленно написали, что над нами нависла смертельная опасность.

Команды экспертов на Земле изучали пробоину и тепловое воздействие на плитки. Они сделали макет поврежденной зоны в натуральную величину и доставили на испытательный полигон, где можно было нагреть газы до очень высоких температур и воспроизвести влияние сверхзвуковых скоростей с помощью электрической дуги, имитируя условия входа в атмосферу. Я проникался все большей уверенностью, что повреждение неопасно и нам лучше оставить все как есть. Некоторые эксперты НАСА возражали и настаивали на ремонте. Меня беспокоило, что один легкий удар инструмента или гермошлема члена экипажа может увеличить дыру или проделать новую и что материалы и процедуры ремонта еще не опробованы. И конечно, любой выход в открытый космос опасен сам по себе.

В день возвращения на Землю мы не зацикливались на риске. Мы подготовили космический челнок и его системы, снарядились и пристегнулись в креслах и начали процесс входа в атмосферу. Корабль врезался в атмосферу и стал нагреваться; мы следили за раскаленной плазмой, обволакивающей иллюминаторы, и думали о том, как она атакует теплозащиту шаттла. Все понимали, что может случиться, если мы приняли неверное решение.

– Максимальный нагрев пройден, – спокойно сказал Скорч.

Это был тот самый момент, когда начала разрушаться «Колумбия».

– Понял тебя, – ответил я.

Примерно через 20 секунд мы миновали момент, когда узнали бы о прогорании теплозащитного покрытия шаттла, если бы оно произошло.

– Похоже, проскочили, – сказал я, не в силах избавиться от мыслей о наших друзьях, погибших в «Колумбии». Убежден, остальные члены экипажа тоже думали о них.

Теперь мы находились в земной атмосфере, и, когда скорость упала ниже скорости звука, я отключил автопилот и принял управление на себя. Я впервые пилотировал космический челнок в атмосфере и знал, что у меня будет лишь одна попытка его посадить.

Поскольку траектория нашего снижения была в семь раз круче, а скорость в 20 раз выше, чем у самолета, я испытывал воздействие гравитации: вестибулярное головокружение и визуальный симптом – нистагм, ритмические подергивания глазных яблок вверх-вниз. Приближаясь к отметке 600 м, я постарался отвлечься от этих физических проблем.

– Высота 600 м, далее предварительное выравнивание, – сказал Скорч.

– Принято, предварительное выравнивание, – отозвался я, подтверждая, что услышал его. – Приготовиться выпустить шасси.

Когда мы спустились ниже 600 м, я начал медленно и сосредоточенно поднимать нос корабля, переходя на значительно более пологую траекторию планирования и ориентируясь все в большей мере по визуальным средствам обеспечения посадки сбоку от ВПП и в меньшей – по приборам корабля.

На 100 м я сказал Скорчу:

– Выпустить шасси.

Скорч нажал соответствующую кнопку:

– Шасси выпущены.

С момента выпуска шасси до приземления остается лишь около 15 секунд. В этот короткий промежуток времени я старался жестко контролировать планирование шаттла, чтобы пересечь границу взлетно-посадочной полосы на нужной высоте (7,8 м) и иметь в момент касания нужную скорость (370 км/ч) и вертикальную скорость снижения не более 0,6 м/с. Посадку осложнял сильный боковой ветер. Я не сумел добиться касания строго на средней линии, но к моменту остановки мы были ровно посередине полосы. Я думаю, большинство командиров шаттлов, являвшихся также пилотами палубной авиации – летчиками ВМС и морской пехоты с опытом ночной посадки на палубу авианосца, – согласятся, что при прочих равных сажать орбитер проще. Тем не менее это одна из самых сложных задач для пилота. Особенная трудность в том, что ты должен совершить безупречную посадку после пребывания в космосе, страдая от усталости, тошноты и обезвоживания. Вдобавок на тебя смотрит весь мир.

Через несколько месяцев после завершения космического полета STS-118 я приехал в округ Колумбия на встречу с членами конгресса и поужинал с невестой Марка – конгрессменом Габриэль Гиффордс. Я познакомился с Гэбби в Аризоне пару лет назад, приехав встречать Марка в аэропорт. Она оказалась дружелюбной, сердечной и страстно увлеченной своей работой на посту сенатора от штата Аризона. Наша краткая встреча произвела на меня такое впечатление, что я подшучивал над Марком, вопрошая, что она в нем нашла.

Когда мы сидели за столиком, зазвонил мой телефон. На экране высветился номер Стива Линдси, главы Офиса астронавтов. Будучи невестой астронавта, Гэбби знала: если руководитель ведомства звонит вам в неурочный час, вы должны ответить.

– Скотт, я бы хотел назначить вас в долгосрочный полет, 25-ю и 26-ю экспедиции. Вы будете командиром 26-й.

Я поколебался, прежде чем ответить. Получить полетное задание всегда здорово, но пять или шесть месяцев на Международной космической станции – не совсем то, на что я рассчитывал.

– Честно говоря, я бы предпочел снова командовать шаттлом. Это возможно?

Я знал космический челнок от и до, а «Союз» и МКС только в основах. «Союз» очень сильно отличается от шаттла, и это еще слабо сказано. Иногда я шутил, что «Союз» и шаттл похожи тем, что люди летают на них в космос, – на этом сходство заканчивается. Начать с того, что инструкции и бортдокументация «Союза» написаны на русском. Кроме того, мне пришлось бы больше узнать и об МКС, значительно разросшейся в последние годы как внутри, так и снаружи.