Стойкость. Мой год в космосе - читать онлайн книгу. Автор: Скотт Келли cтр.№ 24

Отчасти мое раздражение объяснялось тем, что при наличии двух аппаратов очистки воздуха Земля разрешала нам включать только один, держа второй в резерве для страховки. Мы пользовались «Сидрой» в «Ноуде-3», поскольку она работала относительно надежно. Только если она отказывала или на борту оказывалось больше шести человек (как в сентябре), мы получали право включить обе установки. Одно движение тумблера в Хьюстоне привело бы уровень СО2 у нас на станции к приемлемому значению, но мы не могли убедить их пойти на это. Иногда я не мог отделаться от подозрений, что вторую «Сидру» держали выключенной, чтобы наземным службам не пришлось возиться с ее техобслуживанием. Трудно заставить себя симпатизировать операторам полетов, принимающим такое решение, когда они дышат относительно чистым земным воздухом. Мне этот уровень кажется безобразно высоким. Русские руководители утверждают, что содержание СО2 надо сознательно поддерживать на высоком уровне, поскольку это защищает экипаж от вредного влияния радиации. Если это заявление имеет под собой научную основу, мне только предстоит в этом убедиться, а поскольку космонавты (я подозреваю) расплачиваются за жалобы штрафами, они не жалуются.

Если мы хотим полететь на Марс, то должны найти гораздо более эффективное решение проблемы углекислого газа. С нашей нынешней капризной системой экипаж марсианской экспедиции будет в большой опасности.

Последняя конференция по планированию пройдет в 7:30 вечера, вскоре после нее будет ужин. Сегодня пятница, и мы, как обычно, готовимся к совместному ужину в российском сегменте. Мише обычно не терпится начать уик-энд, и во второй половине дня он приплывает на американскую часть МКС обсудить планы.

– Во сколько начнем, брат? – спрашивает он с огнем в широко распахнутых голубых глазах.

– Может, в восемь?

– Давайте в семь сорок пять!

Я соглашаюсь.

Вечером, завершив DPC и проверив, как идет эксперимент, я быстро звоню Амико. «Собираюсь в Boondoggles», – под названием нашего местного бара в Хьюстоне я подразумеваю российский сегмент МКС, и Амико понимает шутку. Я собираю все необходимое для пятничного ужина в большой пакет со струнным замком. Кладу личные столовые приборы: ложку и ножницы для открывания пакетов с пищей. Беру угощение для общего стола из моего дополнительного продовольственного контейнера и из запасов, взятых из дома: консервированную форель, мексиканское мясо и плавленый сыр, похожий на Cheez Whiz, который нравится Геннадию. Русские всегда делятся черной, как смола, икрой, к которой я пристрастился, и консервированным крабовым мясом. Саманта тоже приносит отличные закуски – у европейцев самая лучшая кухня.

С пакетом припасов под мышкой я направляюсь в «Ноуд-1», потом проплываю через РМА-1 (Pressurized Mating Adapter, герметизированный стыковочный адаптер) – короткий темный тоннель между американским и русским сегментами. Он не отличается ни красотой, ни просторностью: около двух метров в длину, скошенный под острым углом, он спроектирован узким и стал еще теснее из-за груза, который мы храним здесь в белых тканевых мешках. Я миную российский модуль ФГБ (функционально-грузовой блок) и попадаю в cлужебный модуль, где Геннадий и Саманта смотрят фильм на ноутбуке, а Антон «висит» в горизонтальном по отношению к ним положении, заканчивая эксперимент на стене. На экране мерцает лицо молодой женщины, перекошенное от дурных предчувствий, мужской голос за кадром грозно говорит по-русски.

– Что смотрите? – спрашиваю я.

– «Пятьдесят оттенков серого», – откликается Саманта. – В русском дубляже.

Геннадий по-английски здоровается со мной и благодарит за принесенные продукты, потом по-русски пытается убедить Саманту, что «Пятьдесят оттенков» – великое литературное произведение.

– Это нелепо, – отвечает она, не отрываясь от экрана.

На беглом русском они с Геннадием полушутя спорят о месте романа «Пятьдесят оттенков» в литературе, когда из туалета возвращается Миша. Приплывает Терри с собственным пакетом припасов и здоровается со всеми.

Антон приглашает нас к столу. Он пилотировал МиГ в российских ВВС до отбора в отряд космонавтов, и, если бы в 1990-х геополитический расклад сложился иначе, я мог бы встретиться с ним в бою. Основательный и надежный в плане как физической, так и технической подготовки, он питает пристрастие к глуповатым шуткам и задушевным разговорам, любовь к которым у него чрезмерна даже для русского. По-английски он говорит, делая паузы в самых неожиданных местах предложений, но я уверен, что мой русский звучит намного хуже. Однажды я спросил Антона, что бы он сделал, если бы его МиГ-21 и мой F-14 в роковой день встретились на одной прямой, – какой маневр совершил бы, чтобы получить преимущество надо мной? В летной школе и на службе в истребительной авиации нам с товарищами часто задавали вопросы о МиГах и их возможностях. Все, что у нас было, – догадки, основанные на знании военного дела. Оказалось, точно так же гадала и советская сторона. Из разговоров с Антоном и другими космонавтами у меня сложилось впечатление, что они не слишком много знали о наших самолетах и что обучение воздушному бою, в котором мне противостоял очень опытный пилот на F-16, изображавшем МиГ, было в значительной мере избыточным. Русские пилоты не менее талантливы, просто они имели гораздо меньше налета, чем мы (я налетал более 1500 часов на F-14, а Антон – в лучшем случае 400 часов на МиГе), скорее всего из-за ограниченного бюджета.

С тех пор как Геннадий появился на МКС, Антон и Миша ведут себя так, словно он главный, хотя официально командиром российского сегмента является Антон. Геннадий, как всегда, великолепен, все само собой налаживается рядом с ним, так как он прирожденный лидер. Он не предпринимает ни малейших попыток взять власть, но что-то заставляет других прислушиваться к нему.

С Мишей тоже пока что летать одно удовольствие. Он искренне сопереживает людям и, регулярно спрашивая, как у меня дела, действительно хочет это знать. Ему не все равно, что происходит в жизни его друзей, как они себя чувствуют и чем он может помочь. Главные его черты – умение дружить и дух товарищества, он привносит чувство солидарности во все, что делает.

Меня часто спрашивают, как мы ладим с русскими, и, кажется, не верят, когда я отвечаю: «Без проблем». Люди из наших стран ежедневно сталкиваются с культурным взаимонепониманием. Русским американцы на первый взгляд представляются наивными и слабыми, американцам русские – каменными и отчужденными, но я понял, что это лишь видимость. (Я часто вспоминаю вычитанное однажды определение русского характера: «братство обездоленных». Оно говорит о том, что русских связывает история, полная войн и бедствий. Мне казалось, что это из «Мастера и Маргариты» Михаила Булгакова, но я так и не смог найти это место ни в одном переводе. Мы стараемся узнавать и уважать культуру друг друга и согласились вместе осуществить этот огромный сложный проект, поэтому стараемся понимать и видеть лучшее друг в друге. От членов экипажа, с которыми я летаю, зависит практически каждый аспект моего полета. Если работаешь с правильным человеком, то и самый тяжелый день проходит благополучно, с неправильным – простейшее задание станет неподъемным. В зависимости от того, кто находится рядом, год в космосе может стать мучительным, заполниться конфликтами или омрачиться ежедневным раздражением из-за человека, с которым не находишь общего языка и от которого в то же время тебе некуда деться. До сих пор мне очень везло.