Распутин. Вера, власть и закат Романовых - читать онлайн книгу. Автор: Дуглас Смит cтр.№ 70

Страница

Когда Тело Церковное трепетало, как подстреленная чайка, как горлица, попавшаяся коршуну, как непорочная девица пред дерзким насильником, вы в Синоде охотнику, коршуну, насильнику торжественно читали хвалебную грамоту, называя его исповедником. […]

Быть может, с кем-нибудь вы можете так шутить, а со мною нельзя, нельзя! Не позволю так ругаться над своими идеалами!

Посему: Бога вашего отныне я не знаю, и вас как архиереев не признаю»³⁰.

В следующем месяце Илиодора отлучили от Церкви. Распутин писал Николаю и Александре: «Миленькие Папа и Мама. Вот бес-то Илиодор. Отступник. Проклятый. Надо бы его сделать “с ума сошел”. Докторов надо, а то беда. Он пойдет играть в дудку беса»³¹. Когда Распутина спросили о поведении Илиодора, то, по словам «Петербургской газеты», он ответил: «Каков бы велик я грешник ни был, да и всяк другой из нас, грешных людей, как бы ни притесняли люди или судьба, или там обстоятельства какие, от веры своей я не откажусь и не отрекся бы никогда». Похоже, Распутин решил не преследовать Илиодора: «Бог с ним, с Илиодором. Бог его рассудит»³². Впрочем, сомнительно, чтобы это действительно были слова Распутина, поскольку в начале 1913 года он отправил Илиодору несколько коротких неприятных писем, угрожая загнать ему деревянный кол в «зад» и называя его «сатаной». Распутин писал также Лохтиной, требуя, чтобы она перестала посещать Илиодора, ибо он «собака» и его следует «повесить»³³. Хотя Гермоген не заходил так далеко, он тоже вынужден был признать, что Илиодор переметнулся к атеистам и рухнул «в глубочайшую бездну»³⁴. В прессе падение Илиодора описывали так: «Вначале – друзья, шедшие вместе, рука об руку. Потом – и уже до гроба – враги, лютые, безжалостные. Враги они были потому, что оба шли к одной цели, но один оказался лишним…»³⁵

Илиодор отказался от веры и сана, вновь став Сергеем Труфановым ^[13]. Он покинул Флорищеву пустынь и отправился на казацкий хутор Большой на Дон (примерно сто миль к северо-востоку от Ростова-на-Дону). Там он построил себе дом рядом с родительским и назвал его Новой Галилеей. Он женился и пытался остепениться, но про врагов своих не забыл. В его душе кипел гнев. Его обманули – по крайней мере, так ему казалось. И он месяцами вынашивал план мести. Считая себя современным Емельяном Пугачевым, непокорным казаком, который во времена Екатерины Великой поднял в России самое масштабное восстание, он решил начать революционное движение, которое должно было потрясти страну до основания. Илиодор приобрел 120 бомб и для начала решил убить шестьдесят губернаторов и сорок епископов по всей стране. Теракты должны были начаться 6 октября 1913 года – в день тезоименитства царя. Сто человек, одетых священниками, должны были взорвать бомбы, как только официальные лица выйдут с церковной службы по торжественному поводу. Террор стал бы началом революции во всей России. Но полиция раскрыла заговор – Илиодора предал один из его сторонников. Он был арестован и оставлен на своем хуторе в ожидании приговора. И тут, как он писал позднее, к нему обратилась женщина по имени Хиония Гусева. Она пришла к Илиодору, чтобы помочь ему отомстить тому, кто повинен во всех его несчастьях: Григорию Распутину³⁶.

3 января 1912 года (в тот же день, когда Гермоген был исключен из Синода) Михаил Новоселов, издатель книжной серии «Религиозно-философская библиотека», приехал в типографию издательства Снегирева в Москве и привез с собой гранки брошюры «Григорий Распутин и мистическое распутство». Он заказал напечатать 1200 экземпляров с двумя портретами и уехал. Оригинал рукописи Новоселов надежно спрятал в своей московской квартире. Как явствует из названия, брошюра была направлена против Распутина. Она включала в себя ряд ранее опубликованных статей с комментариями, письма от анонимного сибирского священника (возможно, епископа Антония (Каржавина) и анонимную «Исповедь Н.» Хионии Берладской. В брошюре содержались обычные обвинения: что Распутин – хлыст, сексуальный маньяк, пленник «бесовской прелести», чудовище, избивающее собственную жену и других женщин в своем доме в Покровском. Правды в этой брошюре почти не было: Владимир Бонч-Бруевич довольно точно охарактеризовал ее как собрание лжи и чрезвычайных преувеличений¹.

Охранка вскоре узнала о брошюре (в Москве многие говорили о ней). Было приказано найти рукопись и уничтожить все копии, прежде чем она будет опубликована. Рано утром 16 января после получения тайного приказа московская полиция отправилась по городским типографиям. Гранки были обнаружены в типографии Снегирева и конфискованы. Напечатать весь тираж не удалось. Все экземпляры были доставлены в полицейское управление и уничтожены. Был рассыпан даже набор. Георгия Снегирева вместе с Новоселовым вызвали на допрос. Полиция хотела знать, что стало с оригинальными документами и имеются ли другие копии. Новоселов отвечать отказался. В конце концов полиции так и не удалось обнаружить его копию рукописи². Слухи о конфискации быстро распространились по городу. Более всех расстроена этим была Элла. Она прочла рукопись Новоселова и надеялась, что публикация заставит удалить Распутина от двора. Она посоветовала Новоселову сделать копию материалов, направить их министру внутренних дел Макарову и потребовать объяснений действиям полиции, поскольку подавлять свободу слова, если дело не касается императора или государственного порядка, непозволительно.

Январь стал особо трудным месяцем для царя в связи с Распутиным. Николай злился на то, что в прессе появляются все новые и новые статьи о Распутине, а министры не могут положить этому конец. Премьер-министр Коковцов вспоминал встречу с несчастным Макаровым в середине месяца. Макаров только что получил от царя указание немедленно предпринять все необходимые меры к тому, чтобы усмирить прессу. К документу была приложена копия еще более раздраженного письма на ту же тему, которое Николай отправил Столыпину 23 декабря 1910 года. Макаров не знал, что делать. Коковцов посоветовал ему на следующей встрече с царем сказать ему, что совершенно бессмысленно убеждать редакторов не публиковать подобные статьи. Столь же бессмысленно конфисковывать тиражи, поскольку это только накалит ситуацию, настроит общественное мнение против династии и породит конфликт с правительством. Коковцов уже говорил это царю. Если он и на этот раз откажется прислушаться, то Макарову стоит подать в отставку³. Макаров не имел ни малейшего желания связываться с прессой из-за Распутина. Он попытался переложить ответственность на плечи Алексея Бельгарда, начальника Главного управления по делам печати. Бельгард ответил, что они со Столыпиным уже пытались переговорить с редакторами крупных газет в 1910 году, но безуспешно. И теперь он не собирался снова вступать в ту же самую реку, пусть даже и при поддержке министра.

Как вспоминал Бельгард, после этого разговора Макаров решил действовать. В тот же день он отправил телеграмму генерал-губернатору Москвы и предложил предпринять все необходимые шаги к тому, чтобы предотвратить любое упоминание о Распутине в местной прессе⁴. В следующем месяце московская охранка провела обыски в редакции «Голоса Москвы» только за то, что газета напечатала два портрета Распутина. В мае полковник Заварзин телеграфировал из Берлина начальнику департамента полиции в Петербурге о том, что, по сведениям его агентов, издательство Ладыжникова собирается опубликовать «сенсационный роман» о Распутине, который обещает быть чрезвычайно популярным. Полковник пообещал собрать больше информации⁵.

Страница