Тем не менее Столыпину нужно было что-то сделать. Он встретился с Алексеем Бельгардом, начальником Главного управления по делам печати, и спросил у него совета. Бельгард согласился с тем, что невозможно просто закрыть газеты, поэтому было решено составить список самых значимых газет и переговорить с каждым из редакторов по отдельности, попросив их в будущем воздержаться от освещения проблемы Распутина. Некоторые, как, например, князь Мещерский из «Гражданина», неохотно согласились. Другие, как Иосиф Гессен из «Речи», заявили, что будут рады прекратить писать о Распутине, если он исчезнет и у прессы более не будет повода интересоваться им26. В то же время Столыпин приказал товарищу министру внутренних дел Александру Макарову написать московскому градоначальнику Александру Адрианову с тем, чтобы проинформировать его об «абсолютной нежелательности появления в органах периодической прессы каких бы то ни было статей или заметок о крестьянине Тюменского уезда Тобольской губернии слободы Покровское по имени Григорий Ефимович Распутин-Новых». Если же подобное произойдет, то Адрианов должен немедленно вызвать к себе ответственных за появление материалов редакторов и издателей и сообщить им об этом пожелании. «Сделать это следует самым вежливым и корректным образом, но в то же время достаточно убедительно и настойчиво, не прибегая, впрочем, к угрозам административного наказания и влияя на указанных редакторов и издателей Вашей силой убеждения и авторитетом»27. 28 декабря Адрианов связался с Тихомировым и сообщил ему о пожеланиях правительства. «Это прямо ужасно», – ответил Тихомиров28.
Полиция начала выискивать в прессе мельчайшие упоминания о Распутине. Каждая статья, сколь бы мала и незначительна она ни была, вырезалась и хранилась в специальных папках в полицейских архивах. И на этом дело не кончилось. Полиция начала следить за иностранной прессой тоже. Упоминания о Распутине выискивались в европейских и особенно британских изданиях. Статьи вырезались, переводились на русский язык и подшивались. Так в папках охранки оказался перевод интервью, которое русский революционер Владимир Бурцев дал французской газете «L’Humanité». Там же находилась скандальная статья принцессы Екатерины Радзивилл из шведской газеты Dagens Nhyeter. Когда в 1912 году русские агенты в Германии узнали о возможной публикации сенсационного романа о Распутине, тайная полиция тут же приказала агентам в Берлине, Париже и Санкт-Петербурге собрать всю возможную информацию о книге. 9 ноября 1913 года в обзоре иностранной прессы, подготовленной для министра внутренних дел, содержалась статья из газеты Rheinisch-Westfälische Zeitung, в которой говорилось о растущем влиянии Распутина на русского императора и императрицу29.
К осени кампания против Распутина в прессе постепенно угасла, хотя причины этого неясны. Возможно, действия министерства внутренних дел принесли желаемые результаты. Но, возможно, это было связано с тем, что царская семья покинула Россию и отправилась на воды в Германию30. Какова бы ни была причина, враждебность по отношению к Распутину не угасла. Это было лишь временное прекращение огня. В войне с Распутиным были сделаны первые выстрелы. Теперь остановить врагов было невозможно.
20. В поисках Распутина
Ни Тютчевой, ни Феофану, ни журналистам не удалось убедить Николая и Александру порвать с Распутиным. Тем не менее пресса не могла удержаться от радости, когда в мае 1910 года Распутин был арестован и выслан в Покровское без разрешения возвращаться1. С весны 1910 до февраля 1911 года Распутин не появлялся при дворе. По-видимому, таким было взаимное соглашение между ним и царской четой – пока не угаснет скандал. В мае Распутин уехал из Петербурга, чтобы встретиться в Саратове с Гермогеном и Илиодором, а оттуда вернулся в Покровское, где и провел лето. При дворе его очень не хватало – императрица болела. 21 августа Николай Саблин отправил Распутину телеграмму: «Молись. Воодушеви Маму. Она больна. С тобой в моих мыслях. Мы часто вспоминаем тебя, очень грустим без тебя. Целую тебя. Ты приедешь?»2
Распутин приехал в столицу, хотя мы не знаем точно, посещал ли он дворец. Полиция выследила его на третьей неделе августа в доме № 8 по Кузнечному переулку в квартире Георгия Сазонова и его жены Марии3. Сазонов был посредственным писателем и издателем. Граф Витте называл его «ненормальным» человеком. В конце XIX века Сазонов придерживался крайне левых взглядов, но после революции 1905 года стал крайне правым, примкнул к Черной сотне и Владимиру Пуришкевичу, а затем – к религиозным деятелям правого толка, вроде Илиодора и Гермогена. Именно с ними Сазонов связывал свои планы на будущее4. Сазоновы были дружны с Лохтиными. Ольга сказала Георгию, что Распутин хотел бы познакомиться с ним5. Распутин приехал к Сазоновым и сразу почувствовал, что ему здесь рады. Сазонов знал, что он идет на определенный риск – слухи вокруг Распутина не утихали, но его это не испугало, и он не пожалел о своем решении.
«Я смотрел в характерное лицо отшельника византийской живописи, изможденное, суровое, с глубоко сидящими сверлящими глазами. Прежде всего бросается в глаза исключительная нервность, порывистость движений. Склад души мистика. Отсутствие показательной религиозности при истовой вере. Искренность тона. Речь его была резкой, несвязной, беспокойной. Ни самовлюбленности, ни маскировки. Все это никак не походило на те описания, что давали ему в прессе. Склад его души, всей его натуры, его человеческой формы был совершенно иным»6.
Сазонов предложил Распутину остановиться у него. Все в доме были поражены его религиозностью. Однажды слуга сказал Георгию о том, что гость его не спит ночами, а молится. На семейной даче Распутин выходил ночью в лес и истово молился там часами. Феофан отмечал в нем ту же черту, говоря, что глубина его молитвы редко встречается даже у самых святых монахов. Но вскоре пошли слухи о том, что у Распутина роман с Марией Сазоновой. Истинность этих утверждений мы подтвердить не можем, но точно известно, что Распутин и Сазонов сохраняли дружеские отношения до самой смерти Распутина. Сазонов никогда не сомневался в высоком моральном облике Распутина7. Витте характеризовал отношения Сазонова с Распутиным так: «нечто вроде аналогичного с содержателем музея, показывающего заморские чудовища». Если верить Витте, Сазонов использовал связи со своим новым гостем для развития собственной карьеры более, чем позволяли то его скромные таланты8.
Одним из тех, с кем Распутин познакомился в то время, был журналист Михаил Меньшиков. Член салона Богдановичей, Меньшиков, услышав слухи о Распутине, страшно захотел познакомиться с ним. Они встретились за обедом и проговорили довольно долго. Меньшиков был поражен тем, насколько молод Распутин – он вовсе не походил на старца. Еще более поразило его то, как «мог этот полудикий мужичонка из Сибири не только добраться до Петербурга, но вдруг войти в весьма высокопоставленные круги до последних вершин знати». В разговоре Распутин все более удивлял Меньшикова. После разговора он отозвался о нем так: «Это натурфилософ со дна народного, человек почти неграмотный, но начитанный в Писании […] Некоторые его изречения меня удивили оригинальностью и даже глубиной. Так говорили древние оракулы или пифии в мистическом бреду». Меньшиков почувствовал в Распутине определенную хитрость, но не дурного плана. Он счел Распутина человеком, способным пробудить подавляющее большинство русских православных от «летаргического сна». Единственным, что ему не понравилось в этом человеке, были его сапоги – высокие, жесткие, блестящие, черные, «бутылкой». Они были слишком нарядны для старца из народа9. То, что увидел в Распутине Меньшиков, никак не совпадало с тем, что говорили о нем в доме Богдановичей. Позже на собраниях салона он утверждал, что Распутин – человек искренний и добрый христианин, но его слова были встречены скептическим молчанием10.