Где-то в Тринадцатом дистрикте Бити нажал на кнопку: теперь на нас смотрит не президент Сноу, а президент Койн. Она представляется жителям Панема, говорит, что она — лидер повстанцев, а затем читает панегирик мне. Слава девушке, которая выжила в Шлаке и на Голодных играх, а затем превратила страну рабов в армию бойцов за свободу. «Живая или мертвая, Китнисс Эвердин остается символом восстания. Если вас охватит сомнение, вспомните Сойку-пересмешницу, и она придаст вам сил, чтобы вы смогли освободить Панем от угнетателей».
— Кто бы мог подумать, что для нее я так много значила, — говорю я. Гейл смеется. Остальные бросают на меня недоуменные взгляды.
На экране возникает мое сильно приукрашенное изображение: я, прекрасная и яростная, на фоне пламени. Никаких слов, никаких лозунгов. Теперь им нужно только мое лицо.
Бити отпускает поводья, и в эфир снова выходит Сноу — он явно с трудом держит себя в руках. У меня такое чувство, что повстанцы подключились к каналу экстренной связи, который президент считал неуязвимым, — и за это кто-то из приближенных Сноу сегодня умрет.
— Завтра утром мы извлечем тело Китнисс Эвердин из-под обломков и увидим, что Сойка — просто мертвая девушка, которая не могла спасти даже саму себя.
Эмблема Панема, гимн, конец эфира.
— Вот только вы ее не найдете, — говорит Финник, обращаясь к погасшему экрану и высказывая то, что, наверное, думаем мы все. Фора будет небольшой. Как только они разберут завал и обнаружат на одиннадцать трупов меньше запланированного, то поймут, что мы сбежали.
— По крайней мере, мы сможем немного от них оторваться, — отзываюсь я, и вдруг на меня накатывает страшная усталость. Хочется только одного — лечь на зеленый диван, стоящий неподалеку, и заснуть. Вместо этого я достаю голограф и заставляю Джексон еще раз познакомить меня с простейшими командами — которые, в общем, заключаются в наборе координат. Число капсул значительно увеличилось, а значит, мы приближаемся к стратегически важным целям. Вряд ли нам удастся идти навстречу этому созвездию мигающих точек так, чтобы нас не обнаружили. Но если мы этого не сделаем, значит, мы в ловушке, словно птицы в силке. Я решаю, что мне не стоит говорить с бойцами приказным тоном — особенно сейчас, когда мои глаза все чаще посматривают в сторону зеленого дивана. Поэтому я спрашиваю:
— Идеи есть?
— Может, будем действовать методом исключения? — спрашивает Финник. — По улице идти нельзя.
— Крыши ничем не лучше улиц, — откликается Лиг Первая.
— Возможно, мы еще можем отступить, вернуться тем же путем, каким пришли, — замечает Хоумс. — Но это значит провалить задание.
Внезапно на меня накатывает чувство вины, ведь «задание» я придумала.
— Никто не рассчитывал на то, что вы все составите мне компанию. Просто вам не повезло оказаться в одном отряде со мной.
— Ну, сделанного не воротишь, так что и обсуждать нечего, — говорит Джексон. — Ну что, сидеть здесь нельзя, идти наверх или вбок — тоже. Получается, путь один.
— Под землю, — догадывается Гейл.
Под землю. Ненавижу подземелья — шахты, тоннели и Тринадцатый дистрикт. Я с ужасом думаю о том, что могу умереть там, хотя это глупо — ведь если я умру на поверхности, меня непременно закопают в землю.
Голограф показывает и те капсулы, которые находятся под землей. Когда мы спускаемся, я нижу, что четкие, надежные линии улиц переплетаются с беспорядочным, запутанным клубком тоннелей. Правда, и капсул здесь меньше.
Двумя этажами ниже находится вертикальная труба, соединяющая наш дом с тоннелями. Что- f 11 и добраться до нее, придется лезть по узкой вентиляционной шахте, которая проходит по всему зданию. В шахту можно попасть через кладовую на верхнем этаже.
— Ну ладно. Давайте сделаем так, как будто нас здесь не было, — говорю я.
Мы уничтожаем следы нашего пребывания — выбрасываем в мусоропровод пустые жестянки, прячем полные в вещмешки, переворачиваем подушки диванов, залитые кровью, вытираем следы геля с пола. Замок на входной двери ремонту не подлежит, но мы запираем дверь на задвижку, чтобы она хотя бы не открылась от первого прикосновения.
Наконец остается только разобраться с Питом, который улегся на синем диване и отказывается вставать.
— Никуда я не пойду. Я либо выдам вас, либо на кого-нибудь нападу.
— Тебя найдут люди Сноу, — говорит Финник.
— Тогда оставьте мне капсулу с ядом. Я приму ее только в крайнем случае, — отвечает Пит.
— Это не вариант. Пойдешь с нами! — рявкает Джексон.
— А если нет, тогда что? Вы меня застрелите?
— Мы тебя вырубим и потащим силой, — говорит Хоумс. — А это отнимет время и сделает нас более уязвимыми.
— Хватит играть в благородство! Я не боюсь смерти! — Он умоляюще смотрит на меня. — Китнисс, прошу тебя. Неужели ты не видишь, что я не хочу в этом участвовать?
Проблема в том, что я действительно это вижу. Может, отпустить его — дать таблетку, нажать на спусковой крючок? Что сильнее — любовь к Питу или желание победить Сноу? Неужели я сделала Пита пешкой в моих личных Играх? Это отвратительно, но я не уверена, что это ниже моего достоинства. Возможно, мне следовало бы проявить милосердие и немедленно убить Пита — да только все дело в том, что мною движет не милосердие.
— Мы зря теряем время. Пойдешь добровольно или тебя нужно вырубить?
На пару секунд Пит закрывает лицо руками, затем встает.
— Снять с него наручники? — спрашивает Лиг Первая.
— Нет! — рычит Пит, прижимая их к груди.
— Нет, — эхом отзываюсь я. — Отдайте мне ключ.
Джексон без возражений передает мне ключ, и я кладу его в карман штанов. Он звякает, стукнувшись о жемчужину.
Хоумс вскрывает маленькую металлическую дверь вентиляционной шахты, и мы сталкиваемся с еще одной проблемой: для «жуков» в панцирях шахта слишком узка. Кастор и Поллукс снимают броню и отсоединяют запасные камеры, каждая из которых размером с коробку для обуви. Мессалла не может придумать, что делать с панцирями, и в конце концов мы просто бросаем их в-> кладовой. Мне не нравится, что за нами остается такой след, ну а что тут поделаешь?
Даже двигаясь гуськом, боком, сдвинув все наше снаряжение на одну сторону, мы все равно с трудом протискиваемся в шахте. Минуем первую квартиру и вламываемся во вторую. Здесь, в одной из спален есть дверь в подсобку. В подсобке — вход в трубу.
Увидев круглую крышку, Мессалла хмурится, на мгновение возвращаясь в прошлую жизнь.
— Вот почему никто не любит квартиры в центре дома. Целый день туда-сюда шастают рабочие, и ванная здесь только одна. Правда, квартплата значительно ниже. — Заметив удивление на лице Финника, Мессалла добавляет: — Не важно. Проехали.
Крышка снимается просто, а широкая лестница с покрытыми резиной ступеньками позволяет быстро и легко спуститься в нутро города. Мы собираемся у ее подножия, и ждем, пока наши глаза привыкнут к полумраку, который почти не рассеивают ряды тусклых лампочек. Воздух пахнет химикатами, плесенью и фекалиями.