Космическая трилогия - читать онлайн книгу. Автор: Клайв Стейплз Льюис cтр.№ 145

Примерно через час длинная, словно гроб, комната привела к тому, о чем ни Фрост, ни Уизер не помышляли. Вчерашнего нападения не было, и – потому ли, что он через это прошел, потому ли, что неизбежность смерти уничтожила привычную тягу к избранным, или потому, наконец, что он воззвал о помощи, – нарочитая извращенность комнаты породила в его памяти дивный образ чистоты и правды. На свете существовала нормальная жизнь. Он никогда об этом не думал, но она существовала и была такой же реальной, как то, что мы трогаем, едим, любим. К ней имели отношение и Джейн, и яичница, и мыло, и солнечный свет, и галки, кричавшие в Кьюр-Харди, и мысли о том, что где-то сейчас день. Марк не думал о нравственности, хотя (что почти то же самое) впервые приобщился к нравственному опыту. Он выбирал и выбрал нормальное. Он выбрал «все это». Если научная точка зрения уводит от «этого», черт с ней. Решение так потрясло его, что у него перехватило дух. Такого он еще не испытывал. Теперь ему было все равно, убьют его или нет.

Я не знаю, надолго ли его хватило бы, но, когда Фрост вернулся, он был на самом подъеме. Фрост повел его в комнату, где пылал камин и спал какой-то человек. Свет, игравший на хрустале и серебре, так развеселил его сердце, что он еле слушал, когда Фрост приказывал сообщить им с Уизером, если человек проснется. Говорить ничего не надо, да это и бесполезно, так как неизвестный не понимает по-английски.

Фрост ушел. Марк остался один на один с новой, неведомой ему беспечностью. Он не знал, как выбраться отсюда живым, если не служить макробам, но пока можно было хорошо поесть. Еще бы и покурить у камина…

– Тьфу ты! – сказал он, не найдя сигарет в кармане.

Тогда человек открыл глаза.

– Простите… – начал Марк.

Человек присел в постели и мигнул в сторону дверей.

– Э? – сказал он.

– Простите… – повторил Марк.

– Э? – снова сказал человек. – Иностранцы?

– Вы говорите по-английски? – удивился Марк.

– Ну!.. – сказал человек, помолчал и прибавил: – Хозяин, табачку не найдется?

– Кажется, – сказала матушка Димбл, – больше тут сделать ничего нельзя. Цветы расставим попозже.

Обращалась она к Джейн, а обе находились в павильоне, то есть в каменном домике у той калитки, через которую Джейн впервые вошла в усадьбу. Они готовили комнату для Айви и ее мужа. Сегодня кончался его срок, и Айви еще с вечера поехала в город, чтобы переночевать у родственницы и встретить его утром, когда он выйдет за ворота тюрьмы.

Когда миссис Димбл сказала, куда пойдет, мистер Димбл отвечал: «Ну, это недолго». Я – мужчина, как и он, и потому не знаю, что могли делать здесь две женщины столько часов кряду. Джейн и та удивлялась. Матушка Димбл обратила немудреное занятие не то в игру, не то в обряд, напоминавший Джейн, как в детстве она помогала украшать церковь перед Пасхой или перед Рождеством. Вспоминала она и эпиталамы XVI века, полные шуток, древних суеверий и сентиментальных предрассудков, касающихся супружеского ложа. Джейн вспоминала добрые знамения у порога, фей у очага и все то, чего и в малой мере не было в ее жизни. Совсем недавно она сказала бы, что это ей не нравится. И впрямь, как нелеп и строгий и лукавый мир, где сочетаются чувственность и чопорность, стилизованный пыл жениха и условная скромность невесты, благословения, непристойности и полная уверенность в том, что всякий, кроме главных действующих лиц, должен напиться на свадьбе до бесчувствия! Почему люди сковали ритуалами самое свободное на свете? Однако сейчас она сама не знала, что чувствует, и была уверена лишь в том, что матушка Димбл – в этом мире, а она – нет. Матушка хлопотала и восторгалась совсем как те женщины, которые могли отпускать шекспировские шуточки о гульфиках или о рогоносцах и тут же преклонить колени перед алтарем. Все это было очень странно – в умном разговоре о непристойных вещах могла участвовать она сама, а миссис Димбл, дама девятисотых годов, сделала бы вид, что не слышит. Быть может, и погода разволновала Джейн – мороз кончился, и стоял один из тех мягких, светлых дней, какие бывают в начале зимы.

Вчера, до отъезда, Айви рассказывала ей про свои дела. Муж ее украл немного денег в прачечной, где работал истопником. Случилось это раньше, чем они познакомились, он был тогда в плохой компании. Когда она стала с ним гулять, он совсем исправился, но тут-то все и открылось, и его посадили через полтора месяца после свадьбы. Джейн почти ничего не говорила. Айви не стыдилась тюрьмы, и Джейн не могла проявить ту машинальную доброту, с которой принимают горести бедных. Не могла она проявить и широты взглядов, ибо Айви твердо знала, что красть нельзя; однако ей и в голову не приходило, что это как-нибудь может повлиять на ее отношения с мужем – словно, выходя замуж, идешь и на этот риск.

– Не поженишься, – говорила она, – никогда о них все не узнаешь.

Джейн с этим согласилась.

– Да у них то же самое, – продолжала Айви. – Отец говорил: в жизни бы не женился, если бы знал, как мать храпит.

– Это не совсем одно и то же, – возразила Джейн.

– Ну, не одно, так другое, – не сдавалась Айви. – Им с нами тоже нелегко. Приходится им, беднягам, жениться, если они не подлецы, а все ж скажу, и с нами намучаешься, с самыми хорошими. Помню, еще до вас, матушка что-то говорила своему доктору, а он сидит, читает, чиркает карандашиком, а ей все: «Да, да», «Да, да». Я говорю: «Вот, матушка, как они с женами! Даже не слушают». А она мне ответь: «Айви, а разве можно слушать все, что мы говорим?» Я уступать не хотела, особенно при нем, и отвечаю: «Можно». Но вообще-то она права. Бывает, говоришь ему, говоришь, он спросит: «Что?» – а ты сама не помнишь.

– Это совсем другое дело, – опять сказала Джейн. – Так бывает, когда у людей разные интересы…

– Ой, как там мистер Стэддок? – сказала Айви. – Я бы на вашем месте и ночи не спала. Но вы не бойтесь, хозяин все уладит, все будет хорошо.

Сейчас миссис Димбл ушла в дом за какой-то вещью, которая должна была завершить их работу. Джейн немного устала и присела на подоконник, подпершись рукой. Солнце светило так, что стало почти жарко. Она знала, что, если Марк вернется, она будет с ним, но это не пугало ее, ей просто было совсем неинтересно. Теперь она не сердилась, что он когда-то предпочитал ее самое – ее словам, а свои слова – и тому и другому. Собственно, почему он должен ее слушать? Такое смирение было бы ей приятно, если бы речь шла о ком-нибудь более увлекательном, чем Марк. Конечно, с ним придется обращаться по-новому, когда они встретятся; но радости в этих мыслях она не находила, словно предстояло заново решить скучную задачу на исписанном листе. Джейн застыдилась, что ей настолько все равно, и тут же поняла, что это не совсем так. Впервые она представила себе, что Марк может не вернуться. Она не подумала, как будет жить после этого сама; она просто увидела, что он лежит на кровати и руки его (к худу ли, к добру ли, не похожие ни на чьи другие) вытянуты и неподвижны, как у куклы. Ей стало холодно, хотя солнце пекло гораздо сильнее, чем бывает в это время года. Кроме того, стояла такая тишина, что она слышала, как прыгает по дорожке какая-то птичка. Дорожка вела к калитке, через которую она сама вошла в усадьбу. Птичка допрыгала до самого павильона и присела кому-то на ногу. Только тогда Джейн заметила, что очень близко, на пороге, кто-то сидит – так тихо, что она об этом не знала.