— Любезный отче, вспомни с усердием, как выглядела Мария Ивановна перед обручением.
— Господи милосердный, помоги не впасть в велеречие, — перекрестился отец Анатолий. И продолжал: — Помню её, святейший владыко, как нынешний ясный день. Была Машенька певунья и говорунья, речами услаждать умела. А уж как легка на ногу, ну есть козочка. И статью была хороша. Ещё без меры не вкушала пищи, молилась исправно, родителей почитала и к рукоделью была склонна. Парсуны вышивала.
— А ликом какова? — спросил Филарет.
Отец Анатолий поднял на патриарха сверкающие глаза.
— Пригожа. Ну есть царевна шамаханская.
— Здорова ли была?
— Господи, да она и не ведала, что такое хворь. Ну так, когда женские дела начинались, крови ихние, тут, случалось, приляжет.
— Любил ты её?
— Да како же её не лелеять, ежели на ангелочка нравом похожа.
— А после обручения она всё-таки занемогла...
— Занеможила, — горестно согласился отец Анатолий.
— И говорила тебе, отчего?
— Поделилась. Сказывала, грибков ей один князёк придвинул, как застолье шло. Она и поклевала. Будто бы вёшенки. А ить кто знает... Гриб, он всякий бывает. Неделю животом маялась. А от государыни-матушки что ни день, то послы. Велят во дворец явиться, чтобы показывалась. Она же пластом в те дни лежала. Её подняли и повезли, ликом сине-белую. — И отец Анатолий заплакал. — Так и порешили, сердешную...
Филарет не утешал плачущего священника, и тот сам скоро успокоился.
— Любезный отче, вот ты обмолвился о каком-то князьке. Как имя его?
— Машенька не называла, святейший, истинный крест. Как бредила во сне, так её матушка слышала. Так то во сне... Можно и оговориться.
— Всё-таки ведаешь?
— Матушка боярыня поделилась. Да я цены не придал и... забыл.
Патриарх понял, что священник боится назвать имя злочинца. И сам назвал:
— Поди о Михаиле Салтыкове рекла?
И опять священник не произнёс этого имени, будто отмеченного проклятием. Лишь молча, с виноватыми глазами покивал головой, дескать, о нём, о Салтыкове рекла Мария.
— Спасибо, отче. Да хранит тебя Господь Бог, а я помогу ему в том, — тихо произнёс Филарет. Он ещё разлил по кубкам вина, и два священнослужителя выпили, поговорили о церковных делах, на том и расстались.
Проводив отца Анатолия, Филарет долго пребывал в размышлениях. И пришёл к выводу, что Мария Хлопова была испорчена умышленно. И порчу ей нанёс Михаил Салтыков. Да было пока неведомо патриарху, с какой целью вершилось злодеяние. Позже и это удалось узнать. Князь Михаил Салтыков прочил в царские невесты племянницу Анну, дочь своей сестры, в замужестве Челядниной.
Стояла середина августа. Россияне только что отпраздновали Успение Пресвятой Богородицы да с её помощью убрали с полей обильный урожай. Лето порадовало земледельцев. И там, где они хорошо потрудились, было что свезти в овины, положить в закрома, в каморы и погреба. Филарет всё это знал доподлинно, потому как вести с церковных и монастырских земель поступали к нему ежедневно. Но отложив заботы и помыслы о хлебе насущном, патриарх отправился в царский дворец, дабы просветить сына о многих упущениях в державных делах и подумать вместе о том, как исправить их.
Царь Михаил встретил родимого батюшку с радостью. Да увидев, что Филарет чем-то озабочен, с обеспокоенностью спросил:
— Чем опечален, родимый батюшка?
— С тем и пришёл, сын мой, чтобы поведать. И разговор у нас с тобой будет долгий.
— Готов тебя слушать с усердием. Идём в трапезную, поставим сыты и мальвазии, ты всё и расскажешь...
Как сели к столу, Филарет ни к чему не притронулся и начал трудный для себя разговор.
— Мыслю я, сын мой, государь, не в ущерб твоей воле и самодержавной власти, встать в делах государевых рядом с тобой, — начал Филарет. — Вижу я, что державные мужи погрязли в мшеломстве и меньше всего пекутся о пользе державы. Потому России не воспрянуть.
— Истинно говоришь, батюшка. Ведаю, что матушка бьётся как рыба об лёд, а проку мало: душат её корыстолюбцы.
— Хорошо, что ты, сын мой, понимаешь о тщетности матушкиного радения. И потому дадим ей волю уйти от державных забот. Дадим ей отдых от трудов многих. — Филарет искал такие слова, так выражал свои мысли, чтобы у Михаила не возникло подозрения в том, что он надумал подвергнуть гонению его мать. Да и сам Филарет не желал её ни в чём обидеть. Их разлучили недобрые люди, и для него Марфа оставалась супругой Ксенией, которую он когда-то любил. — Ежели пожелает, пусть женские обители возьмёт под попечительство, — продолжал Филарет.
— Сия мысль благая, батюшка, — согласился Михаил. — А ежели пожелает, то пусть при мне живёт бесхлопотно.
— Да и я готов взять её в палаты, то-то будет домохозяйкой пригожей. Да уж как-нибудь мы с нею поладим. Суть в другом, сын мой, матушка нас поймёт Ан иншее меня тревожит Ежели мы не мешкая не удалим от державных дел многих мужей, проку ни в чём не достигнем. Думаю я, сын мой, что в государственном устройстве нет места людям близким по родству и свойству и одержимым корыстью. Ноне близ трона одни корыстолюбцы. Все эти Лыковы, Морозовы, Сицкие, а больше всего Салтыковы, словно ночные тати вольничают в державных управах, над коими стоят. И тобою вертят, как хотят. Вот ты мыслил выбрать себе семеюшку-царицу. И выбрал, и, как сам сказывал, она достойна была царского венца. А кто лишил тебя радости, кто лишил матушки будущих твоих сыновей?
— Не ведаю сего. Да говорили мне, что она больна и не могла служить радостям государя.
— В обман ты введён, сын мой. Злые происки погубили Марию Ивановну. Михайло Салтыков тому зачинщик. Он был головою заговора против Хлоповых, а потому и против тебя. И сие государственное дело оставлять без осуждения нельзя.
— Что же делать теперь? Я же подкрестную запись сделал: не казнить вельмож.
— Ты и не будешь ни судить, ни казнить. Тут дело не статочное, сын мой, и потому от тебя пока жду повеления учинить розыск. И если розыск откроет их вину, судить их праведным судом.
— А как же быть с Марией Ивановной? Ведь она в сибирский Тобольск сослана, в оскудение суровое.
— Участь Марии нужно исправить. Пусть она вольно едет с отцом и матушкой в Нижний Новгород к родичам. Там и пребывает.
— А в Москву, мыслишь, нельзя ей? — питая добрые чувства к бывшей не весте, спросил Михаил.
— Не знаю, сын мой, как и сказать. Время покажет, — уклончиво ответил Филарет — Нам пока нужно порядок в державе наводить.
— И то верно, — согласился царь. И попросил отца: — Теперь же, батюшка, успокой меня, как матушка приняла волю синклита духовного об исправлении судьбы Дионисия?
— Она согласилась с иерархами и архиереями.