Джордж Оруэлл. Неприступная душа - читать онлайн книгу. Автор: Вячеслав Недошивин cтр.№ 52

Но, и воюя с «квартирантами», с окружением вовне, и сражаясь наедине с собственным стилем, он не только писал роман – он вовсю, без оглядки, потеряв голову, «творил» роман и в жизни. Ухаживал, обхаживал ту особу с «треугольным личиком», которую встретил у Розалинды Обермейер… Ее звали Эйлин О’Шонесси.

Но это уже другая история, и о ней – в следующей главе.

* * *

Комментарий: Война идей и людей

«Не объединяйтесь!» – прокричали в ХХ веке два русских нобелевских лауреата по литературе. Для художника объединение – смерть. Сначала это сказал Пастернак, к концу века к этому пришел и Бродский. А Оруэлл – тот всей своей жизнью доказывал это. Важный акцент в его биографии!

ХХ век задал миру новую парадигму и развития, и объединения. Сначала русская революция (если угодно, «большевистский переворот») грубо, но четко поделила мир надвое: за и против. Потом – фашизм и отношение к нему, следом – приснопамятная холодная война, а потом – «борьба за мир», которая, как шутили когда-то, готова была камня на камне не оставить от человечества. Философские идеи, разномыслица, мировоззренческая мозаика – всё это, разумеется, осталось, но, наступая на «горло собственной песне», любой «носитель» их вынужден был так или иначе, но выбирать сторону. И наиболее болезненно эти вопросы решались художниками, писателями, людьми культуры. Вот, например, несколько фактов, которые когда-то поразили меня и которые помогут выявить и понять позицию, занятую Оруэллом к концу 1930-х.

21 июня 1935 года в Париже, в зале дворца Mutualité открылся Антифашистский конгресс деятелей культуры, созванный на базе МОРТ – Международной организации революционных писателей, – но инспирированный СССР и лично Сталиным. Лишь недавно стало известно, что идею подал вождю Эренбург (дескать, от Советов на Западе «отталкивают» Драйзера, Андерсона, Дос Пассоса, Томаса и Генриха Манна, «которые могли бы быть на нашей стороне»), что Сталин, переслав письмо Эренбурга Кагановичу, наложил резолюцию: «Он прав…» – и предложил «поставить во главе т. Эренбурга», что позднее к «делу» подключили Михаила Кольцова, который, сообщив из Парижа, что в «Рабочее бюро» по подготовке Конгресса уже «посажены свои люди, французы и немцы, с тем, чтобы прибрать к рукам практическую работу», наставлял московских кураторов, что доклады надо заранее отредактировать, что «для экономии валюты» следует всем едущим еще в Москве сшить по летнему пальто и по паре костюмов и что вызывать его теперь по телефону надо в часы, которые укажет он, и (будто готовилась спецоперация, а не мирный конгресс) – с обязательно зашифрованными именами: «Горький – Анатолий, Барбюс – Андрей, Эренбург – Валентина…»

Не буду перечислять всех скандалов и несуразностей, случившихся в Mutualité. Скажу о главном для меня – о том, что приехавший на конгресс Борис Пастернак, выйдя на трибуну, в сумбурной речи своей сказал вдруг невообразимые для советского писателя слова. Он в конце выступления вдруг выкрикнул – так рассказывал в 1945-м Исайе Берлину: «Не организуйтесь! Организация – это смерть искусства. Важна только личная независимость…» Невероятно, да?! «Не организуйтесь!» – в давно «заорганизованном» мире!

Второй факт связан с Эренбургом. Тот накануне конгресса, выйдя из «Клозери де Лила», нос к носу столкнулся с компанией французских сюрреалистов. Кто-то из них крикнул: «А вот и месье Эренбург». «Ах, это он? – набычившись, прорычал Андре Бретон, глава сюрреалистов, бывший коммунист и… профессиональный боксер. – Тогда настал час расплаты!» И с разворота двинул Эренбургу в скулу. Это назовут потом почему-то «пощечиной»… «Вместо того чтобы ответить тем же, – вспомнит Эренбург, – я глупо спросил: в чем дело?» «Это вам за статью о нас», – обернулся кто-то из смеющейся компании. Оказывается, Эренбург сначала в «Литературной газете», а потом и в сборнике, выпущенном во Франции, опубликовал памфлет «Сюрреалисты», где в духе «идеологической борьбы» написал: «Парижские снобы любят не только коктейли и половые извращения, они любят также “революцию”… Эти фосфорические юноши, занятые теорией рукоблудия и философией эксгибиционизма, прикидываются ревнителями революционной непримиримости», а на деле их программа – «онанизм, педерастия, фетишизм… и даже скотоложество…».

При чем здесь Оруэлл, спросите? Так вот, в тот год его взгляды на «западный социализм» были примерно теми же, что и у Эренбурга. Посетив «летнюю школу» при Adelphi, где «прогрессивные» интеллигенты обсуждали доклады, «исследующие социализм», он дает волю сарказму по отношению к людям «нового мира». «Типичный социалист – это или юный сноб-радикал, который лет через пять выгодно женится и станет ревностным католиком, или, еще чаще – строгий, важный человечек, убежденный трезвенник со склонностью к вегетарианству… Публика с причудами. Такое впечатление, что слова “коммунизм”, “социализм” магнитом стягивают нудистов, сексуальных маньяков, энтузиастов траволечения, квакеров и феминисток».

Это писалось, когда в Англии прокоммунистические тенденции достигли просто опасной точки кипения. «Карбонарии» в сандалетах, пишет Ричард Рис, прямо «призывали к нарушению закона и порядка, что могло создать ситуацию, подобную той, которая возникла в 1917 году в Петербурге». Рис пишет – вот еще один факт! – что однажды на пороге его кабинета возник человек, «весьма видное лицо в литературе», который с горячностью принялся убеждать его, что если он через одну-две недели не поставит свой журнал «на службу революции», то будет уже поздно. «Когда я попросил привести факты, свидетельствующие о наличии революционной ситуации, он заговорил о мятежных настроениях среди солдат гвардейских полков, охраняющих Букингемский дворец… Эти “буржуазные революционеры”, – заканчивает Рис, – казались на словах свирепыми, а на практике были просто ничтожествами… Они не делали почти ничего, если не считать того, что болтали и писали стихи; они не приносили больших жертв и не подвергались опасностям… Оруэлл, – подчеркнет, – не принадлежал к их числу». Он вообще, по словам Риса, «был единственным среди интеллигенции, знавшим крайнюю бедность, и, видимо, оказался одним из тех, кто не потерял головы…».

Не помещался, нет, Оруэлл в «прокрустово ложе» ни той, ни другой идеологии. Он был то короче, то длиннее сего прижизненного гроба. Он был «наособицу», и хитроумная «мышеловка» причинно-следственных связей «ловкачей» от идеологии на него почему-то не действовала. Шел своим путем и, как правило, – напролом! Не «все на одного», а скорей, «один на всех»! «Не объединялся», к чему призвал в 1935 году Пастернак и полвека спустя Иосиф Бродский. ^[27]

Устоять в этом «сумасшествии», в этом просоциалистическом угаре, охватившем интеллектуальный Запад, было очень непросто. Ведь всё, что в те дни доносилось с Востока, жадно прочитывалось и обсуждалось и в окружении Оруэлла. Тот же Малькольм Маггеридж, бирманский приятель Оруэлла, еще в 1932-м побывал в «красной Москве» и, как казалось ему, разобрался с социализмом «по Сталину». Он в качестве корреспондента одной из газет сопровождал в поездке уже знакомых нам престарелых социалистов, супругов Вэббов; Маггеридж к тому времени был женат на племяннице Беатрисы Вэбб, баронессы Пассфильд. Тогда и случился скандал в «благородном семействе», о котором не мог не знать Оруэлл. Супруги Вэббы, скажем, объехав всю Украину, как-то «изловчились» не увидеть ни пика раскулачивания крестьян, ни крепнувшего в СССР террора, ни даже массового голода, косившего сотни тысяч. Они утверждали, вернувшись, что крестьяне в СССР, напротив, «катаются как сыр в масле»; недаром их книгу «Советский коммунизм: новая цивилизация?», выпущенную в 1935-м, мгновенно издадут и в СССР. А вот Маггеридж, в отличие от них, увидел в России нечто прямо противоположное – и честно написал и об умиравших с голоду крестьянах, и о людях, исчезающих неизвестно куда.