Ссудный день - читать онлайн книгу. Автор: Чак Паланик cтр.№ 80

Наверное, он слишком долго жил внизу иерархии. Не умел наслаждаться ничем, кроме борьбы. Несовместим он с праздностью и покоем, не такого он склада. Ему милее угнетенная сторона.

Профессорша уходила вдаль. Тень на воротах, уменьшаясь, почти сравнялась с ее ростом. Еще несколько шагов, и два человечка встретятся.

Доусон хотел, чтобы она остановилась. Его рука зависла над центром руля, готовая посигналить. Предостеречь. И все же он хорошо понимал: нет смысла спасать недостойного. Шепотом он умолял ее остановиться. Повернуть назад. Примкнуть к нему в новом походе.

Он хотел быть не землевладельцем, а движущей силой. Жена голодать не будет, она продолжит получать его долю от клана, этого хватит, чтобы прокормить сотни ее слуг и работников.

В качестве малой жертвы Доусон опустил стекло. Достал кольцо из кармана, высунул кулак наружу. Разжал пальцы. Падая, кольцо звякнуло о дверь кабины и потерялось навсегда.

Когда раздался еле слышный звон, женщина застыла на месте. Рукой она уже тянулась к задвижке – сияющая белая рука кончиками пальцев касалась черной руки, принадлежащей тени. А потом руки отпрянули друг от друга.

Женщина развернулась и пошла назад.

Волчий вой стал ближе, и Доусон нажал на сигнал, чтобы распугать хищных тварей. Потянулся через кабину, распахнул пассажирскую дверь.

Женщина влезла внутрь.

– Я не могу, – произнесла она твердо и скрестила руки на груди. – Не могу я вот так запросто сдаться и пойти строить жизнь с нуля. Даже за весь кленовый сироп в мире.

Не волки ее напугали. Она переродилась.

Устремив яростный взгляд в ночь, она заявила:

– Не могу я смириться с победой врага. Не могу предать свои идеалы. – Она повернулась к Доусону, ее глаза горели. – Гендерные исследования – это полноценная наука, я не дам им отправиться в небытие, даже если придется драться за них до последней капли крови!

Хрупкие кисти сжались в каменные кулаки. Голосом, хриплым от жажды мести, она вскричала:

– Люди должны читать Белл Хукс!

Доусон в ней ошибся. Она прошла испытание. Она боец. Находка.

Лицо профессорши смягчилось.

– Господи, я ведь даже вас не поблагодарила. – Она протянула Доусону руку. – Скажите, пожалуйста, как вас зовут?

– Доусон, – ответил он и повернул ключ в зажигании.

* * *

Мисс Жозефина взяла в привычку читать Толботта. В книге, в частности, говорилось, что повествование, по сути своей, является актом переваривания. Мы извлекаем из недр головы какую-нибудь тему, как жвачное животное вроде коровы извлекает из недр желудка полупереработанную травяную массу. Рассказывая истории, мы помогаем себе изжить эмоциональную связь с событиями прошлого. Мы вытягиваем истории из окружающих. Пережевывая счастливые или несчастные моменты жизни, мы облегчаем усвоение, принимаем их как обычный человеческий опыт. А если историю перестать рассказывать, она становится твоей частью.

Мисс Жозефина столько раз пережевала славную историю своей семьи и расы, что утомилась от белизны. Книга Толботта утверждала, что человечество страдает истощением идентичности. Люди стали жить слишком долго, чтобы обойтись одной версией себя, поэтому самые смелые ищут новые горизонты. Мужчины становятся женщинами. Белые становятся черными.

Понемногу мисс Жозефина стала осознавать тот факт, что она является кульминацией уходящей далеко в прошлое цепи бунтарей и первопроходцев. Она последняя в своей породе и смертельно устала бесконечно пересказывать блистательную фамильную историю. Славные дни ее предков остались далеко позади. Их историям пора умереть вместе с ней. История собственной жизни уже превратилась на ее языке в безвкусную кашицу. Мисс Жозефина встала с кресла и принялась одну за другой гасить лампы. В полной темноте она подошла к тумбочке у кровати и нащупала на кружевной салфеточке свечу и спички.

Вспыхнул спичечный огонек.

* * *

В книге говорилось: «Чувство правоты – это наркотик».

В ней предлагалось пойти на званый ужин и в светской беседе заявить, что Сильвия Плат была расисткой, ведь в самом знаменитом своем романе «Под колоколом» она делает выводы о расовой предопределенности уровня интеллекта. Ваши соседи по столу испытают множественный оргазм, когда, брызгая слюной, будут объяснять вам разницу между стеклянным колпаком и колоколообразной кривой – и Сильвией Плат и Чарльзом Мюрреем. Заведите разговор о Роберте Бенчли – о том, что он был членом знаменитого писательского «Круглого стола Алгонкина», и все же народная слава пришла к нему лишь после выхода романа «Челюсти». Прочтите лекцию о трагической гибели новозеландской писательницы Кэтрин Мэнсфилд: ее жизнь оборвалась в автокатастрофе, когда она на легковушке въехала под грузовик, распылявший противомоскитный инсектицид. Привлеките внимание к любопытному факту: причиной смерти Мэнсфилд была черепно-мозговая травма, но поскольку репортеры сфотографировали ее белокурый парик в разбитом лобовом стекле, многие решили, что бедняжку обезглавило. В заключение сообщите, что именно после этого несчастного случая все грузовики в обязательном порядке оснастили специальным противоподкатным буфером, второе название которого «бампер Мэнсфилд». «Наберитесь терпения, – рекомендовал Толботт, – до аудитории может дойти не сразу. Но когда дойдет, вас кинутся исправлять наперебой с кровожадностью стаи гиен, заметивших одинокую антилопу гну».

Толботт говорил: разрешите людям побыть правыми, ведь правота даст им возможность получить хоть что-то от своего пустячного, бесполезного образования. Он говорил: позволяя людям насладиться правотой, вы получаете их любовь, потому что мы любим лишь то, над чем ощущаем превосходство. Мы любим тех, в ком нет угрозы.

Делать людей правыми – лучший способ ими управлять.

* * *

Джамал решил побаловаться рюмочкой довоенного портвейна. Довоенного – в смысле, пережившего гражданскую войну между Севером и Югом. А выпить Джамалу этим вечером было совершенно необходимо. Он только что вернулся с совета вождей, на котором узнал о неизбежности войны с Гейсией. Теперь он поднял бокал за мир и процветание, данные Ссудным днем. Не суждено им было продлиться долго. Будущее уже наступало.

Он поднял бокал за военных, глядящих со старинных картин. Жили они совсем в другом мире. Каждый из них действовал так, как велела ему совесть, и каждый был героем. Джамал восхищался их смелостью и упорством, пусть деяния этих людей в ретроспективе выглядели неразумными. На парадных портретах, написанных для украшения гостиных, стояли нарядные франты в эффектных позах, но в жизни это были самые крутые и четкие пацаны своего времени.

Джамал размышлял о том, что когда-нибудь в далеком будущем даже столь благородное деяние, как Ссудный день, может быть признано отвратительным. Не зря Толботт утверждал:

Слабейшие из живых всегда будут пытаться снискать славу, попирая пятой истинно героические деяния мертвых.