Черные братья сбросили с себя личину свирепых головорезов, персонажей настолько грубых и примитивных, что лишь белые в своей узколобости могли поверить такому спектаклю. Это была шутка для своих: как долго черные братья должны кривляться, прежде чем белые что-то заподозрят?
Они говорили громко, а смеялись еще громче лишь для того, чтобы скрыть правду: их настоящее общение друг с другом происходит посредством телепатии.
Свободные от необходимости ломать комедию, ученые шаманы радостно избавились от бейсболок и бандан, знаков принадлежности к показушным «бандам». Они смехом проводили черный уличный диалект, за которым скрывали от белых свою мудрость. Ведь под видом невнятной речи черные передавали друг другу тайны алхимического превращения песка в драгоценные камни. Теперь они подняли из земли огромную массу алмазов, рубинов, чистейшей воды изумрудов и воздвигли из них колоссальные дворцы, сияющие на солнце божественными радугами. Жалкие витражи, которыми украшали храмы белые, не шли ни в какое сравнение с подобным великолепием.
Народ Блэктопии продолжал воспевать планету, и в благодарность из земли вырастали алмазы высотой с небоскреб, подобно минаретам пронзающие облака. Золото вскипало и мгновенно твердело, приняв форму дворцов с куполами, чтобы в них собирались верные.
В этом разноцветном раю черные вернулись к своему предназначению, от которого были вынуждены отказаться под белым игом. Впервые в летописной истории черные могли трудиться лишь во благо себе подобных, а не обогащать своими стараниями врага. Мускулистые спины блестели от пота, когда, встав плечом к плечу, они пением вырастили дивные, посвященные предкам храмы на месте разрушенных белых городов – Атланты, Бирмингема, Майами… Величественные конструкции высились на горизонте удивительными формами, недоступными воображению белых. Были они исполинскими домами, где черные братья и сестры мирно жили в безупречной гармонии как с природой, так и с миром духов.
Те немногие из белых, кому позволили взглянуть на чудеса Блэктопии, вернулись домой в слезах благоговения. И цепляясь за свою пещерную илюзию превосходства, стали трубить о том, что самоцветные дворцы и летающие пирамиды – сплошная ложь и надувательство. Когда же черные сестры избавили Блэктопию от всех форм рака, белые потребовали доказательств. Но какие могут быть доказательства тому, что не существует? Ведь сестры в мудрости своей призвали вечных духов, которые по просьбе их изгнали из Блэктопии рак, ВИЧ-инфекцию и герпес, так что черный народ забыл об этих недугах.
Белые все свои силы бросили на деторождение, и наука и техника Государства Арийского прекратили развиваться. Некоторые из белых опустились до того, что решили обманом проникнуть в Блэктопию и выкрасть ее секреты. Наука и математика белых предназначались лишь для создания атомных бомб и прочих машин смерти, тогда как черный интеллект каждый день порождал чудеса для обогащения жизни. И в первую очередь женской, ведь народ Блэктопии ценил своих сестер превыше всего.
Белые пошли проторенной дорожкой Джона Гриффина – журналиста, который затемнил кожу с помощью метоксалена и ультрафиолетовой лампы, проник в стан черных и похищенные таким образом сведения опубликовал под своим именем в книге «Черные, как я». Шпионы Государства Арийского прибегли к тому же способу маскировки и червями проскользнули через границу.
Такая глупость! Кого они пытались обмануть? Все, что они умели, – изображать хитро вымудренные ритуалы рукопожатий, расхлябанную речь и прочие ужимки, которыми черные когда-то пудрили им мозги. Разумеется, с первого взгляда было ясно, что это самозванцы. Но никто не подал виду. Неудавшиеся воры препирались между собой, махали пушками, трясли задами и чесали яйца в полной уверенности, что ловко обвели всех вокруг пальца. А черные братья для исцеления болезней по секрету научили их пить мочу. Шпионы радостно понесли эту тайну домой, и вскоре все население Государства Арийского взяло в привычку регулярный прием чудодейственного средства.
* * *
В памятке значилось: «только износоустойчивое и пригодное для машинной стирки». Гэвин снял с любимой сорочки фирмы «Сэнд» целлофановый чехол, в котором принес ее из химчистки. Расстегнул пуговицы, бережно снял с вешалки.
Приталенная, насыщенные оттенки красного и оранжевого… Он надевал ее всего дважды, боясь испортить – вдруг пятно или принт потускнеет. Прижав воротник подбородком, Гэвин принялся складывать сорочку на весу, аккуратно совмещая рукава. Превратив ее в ровный маленький сверток, он уложил сверток в пустой чемодан.
Женский голос произнес:
– Не то берешь.
Это была не мать. Сестра, Шарм, стояла в дверном проеме, прислонившись к косяку и скрестив на груди руки. Одну ладонь она тут же вскинула перед собой в знак, что не станет слушать возражений. Подойдя к раскрытому шкафу, она обреченно сгорбилась.
Ассортимент ковбойских рубашек с перламутровыми застежками. Пуловеры с люрексом, подделка под «дольче габбана». Винтажный «версаче».
Перед ней был сундук с приданым, которое Гэвин собирал для взрослой гомосексуальной жизни.
Сама же она рассекала в солдатской рубахе из армейских запасов.
– Вот такое тебе надо, – заявила сестра, поддев пальцем грубую ткань. – Прочнее железа.
Немаркий защитный цвет. Незаправленные полы свисают до середины бедра, прикрывая голубые джинсы. Ближайшим аналогом в его шкафу была оливковая рубашка с кучей нашивок. Бойскаутская форма, купленная в секонд-хэнде вместе с отличительным значком высшего ранга – «скауторел».
– Зато «Сэнд» не мнется! – попытался возразить Гэвин.
Но Шарм уже выкинула красно-оранжевую роскошь из чемодана и засунула на ее место скаутский прикид.
– Там тебе не дефиле, – отрезала она, – а концентрационный лагерь!
Книга Толботта называла такие заведения центрами удержания человеческих ресурсов. Тот, в который определили Гэвина, до Ссудного дня был нестрогой тюрьмой. Год Первоначального Переселения близился к концу. Те, кто родился не на своей земле – то есть не с той ориентацией или не с тем цветом кожи, – задерживались властями и находились в ведении специальных органов до тех пор, пока положенное им отечество не сообщало о готовности предоставить замену. Если Гэвину повезет, сейчас где-нибудь в Гейсии восемнадцатилетний натурал так же пакует чемодан в такой же лагерь. Гэвина и ему подобных два десятилетия кормили, обучали и одевали. Слишком большие инвестиции, чтобы списать их за красивые глаза. Если он попытается эмигрировать нелегально, или удрать в Канаду, или удавиться, страна может потерять ценный экспортный товар.
Гэвин размышлял. А нет ли какой подпольной дороги, по которой рожденных в чужом отечестве переправляют к своим? Нельзя ли как-то проскочить мимо официальной очереди? Нет ли какой системы паролей и явок? Может, существуют «койоты», готовые за мзду провести нелегалов через пограничные земли?
Шарм выдвинула верхний ящик комода и рылась в носках. Выбрала две пары темно-синих, три пары черных, одни зеленые без рисунка и шесть пар белых спортивных. Засовывая их в чемодан, сказала: