Догорала заря. Чёрные горы, северный рубеж Мордора, закрывали полнеба. Там, за тёмными кручами, лежала опустевшая, как и Великие Степи, земля – мало кому из ушедших с Олмером орков повезло вновь оказаться у своих очагов…
Неожиданно горбун выпрямился. Его собственный меч выскользнул из ножен с лёгкостью и грацией разящей змеи.
– Я докажу! – прорычал Санделло. Клинок глубоко ушёл в землю, пылая в закатных лучах, точно огненный меч самого Тулкаса, Солнечного Вала, в дни давно отгремевшей Войны Гнева.
Земля тяжко застонала. Тоскливый и яростный вопль огласил окрестности; вокруг погрузившегося в земную плоть клинка вскипела тёмная кровь. Лицо Санделло побелело, но горбун даже не дрогнул. Резким движением он вырвал почерневший меч.
– Я докажу! – Он поднял тёмный клинок, грозя непонятно кому – то ли Западу, то ли Северу, то ли Югу.
Точно безумный, вновь вскочил в седло и дал шпоры.
А на вершине холма от вонзившегося меча осталась узкая щель, заполненная тёмной кровью.
Лагерь рабов на южной границе Харада, раннее утро, 12 августа 1732 года
Постылые рога сыграли побудку. Серый как раз успел ляпнуть последнюю пригоршню жидкой грязи на золотистые кудри Эовин и проверить, надежно ли держатся фальшивые цепи.
– Становись, воронья сыть, становись! – орали харадские глашатаи. Полутысячные тхеремцы неспешно направлялись к своим отрядам; сотники из рабов торопились выстроить невольников.
– Сегодня всё начнётся… – услыхала Эовин тихий шёпот Серого. Подняла взгляд – и не выдержала, отшатнулась. Блёклые глаза его вспыхнули. Чёрный вихрь на миг пронёсся в них – и исчез.
– Ч-что?.. Что начнётся?
– Враг близок, – процедил Серый. Лицо его было напряжённым. – Бой… не сегодня-завтра.
Больше Эовин ничего не успела спросить. Звучно взревели трубы, и пятисотенный рявкнул, стоя в окружении нескольких десятков телохранителей (ряды сомкнуты, луки натянуты, копья наготове):
– Слушайте все! Коварный враг близок! Пришло время вам доказать своё право на свободу. За мной! Шагом!.. Вперёд!.. Оружие получите вскорости!
Сотня за сотней громадная армия рабов Харада (в лагерь, по подсчётам Эовин, согнали не менее ста тысяч человек – верно, полностью выбрав всех, кого могли, с невольничьих рынков) потекла через ворота.
Эовин жалась поближе к Серому. Ладонь дочери Рохана нащупала спрятанную в лохмотьях саблю. Она ловила взгляд молчаливого сотника, однако тот так и не произнёс ни слова – лишь, прищурившись, озирался по сторонам.
Сотню Серого выгнали за пределы лагеря. Перед невольниками, плавно понижаясь к горизонту, лежала обширная, чуть всхолмлённая равнина с редкими купами деревьев. На первый взгляд страна казалась мирной – если бы по тонким лентам дорог не тянулись бесконечные цепочки возов, нагруженных домашним скарбом. Солнце поднималось всё выше, но юго-восточный край горизонта – там, где кончались горы, – и не думал светлеть. Небо там было заткано дымами пожарищ.
– Вот это да… – прошептала за плечом Эовин какая-то ховрарка.
Навстречу спасавшимся жителям Южного Харада шли тхеремские конные сотни – но их было мало, очень мало…
– Слушайте все! Ваше дело теперь – копать рвы и отсыпать валы! – надсаживаясь, крикнул харадрим-глашатай. Рядом с ним застыл в седле хмурый полутысячник – лицо чернее ночи. – Заступы и кирки – разбирай!
Громыхая, из ворот лагеря уже выезжали возы с инструментом. Тхеремские конные стрелки разворачивались, отгоняя рабов в сторону от лагеря.
– Давайте – отсюда и дальше! – Полутысячник неопределенно махнул рукой. – Ров глубиной в два моих роста, вал… Ну, какой получится. Приступайте!
– Так не приказывают, – услыхала Эовин тихое бормотание Серого.
– Что? – переспросила девушка.
– Так не приказывают, говорю. Ройте, мол, и всё тут. А вдобавок – здесь нет нужды копать рвы. Никаких рук не хватит, чтобы перегородить равнину. Они просто тянут время, чтобы не давать настоящего оружия. Видать, ждут, пока враг не подойдет вплотную, чтобы рабы не взбунтовались.
Тем не менее за работу пришлось взяться всерьёз – харадримы шутить не умели. Серый быстро расставил людей по местам – кому относить, кому копать, кому рыхлить; и дело пошло быстрее, чем в соседних сотнях, где все ковырялись, кто во что горазд.
Солнце мало-помалу поднималось всё выше; поток беглецов иссяк. Не шли больше и тхеремские рати.
Только на горизонте клубился чёрный дым пожаров.
Окрестности лагеря рабов на южной границе Харада, сумерки, 12 августа 1732 года
– Не везёт так не везёт. – Малыш перевернулся на спину и, заложив руки за голову, философически уставился в постепенно темнеющее небо. – День крысе каменной на зуб! Языка не взяли! За целый день – ни конного, ни пешего!
Ведущая на север дорога и впрямь точно вымерла. В лиге к юго-востоку копошилась неисчислимая армада рабов – рыли землю, строя укрепления, план которых Торин оценил крайне низко.
– Крепкого пива они перебрали, что ли? Зачем тут рвы? Их копай не копай, всё равно обойдут.
– Может, они на крыльях бой дадут? – предположил Фолко. – А тут – чтобы легче удержать центр?
– Где ж тогда войска? – заметил Рагнур. – Здесь от силы несколько охранных тысяч! Хватит, чтобы рабов в узде держать, но отбить серьёзный штурм?..
– Ночью я пойду в лагерь. – Прищурившись, Фолко смотрел на уродливый нарост из стен и башен, опоганивший величественный зелёный холм. – Пойду один. От вас, гномов, шума больше, чем от бочки с камнями, под гору катящейся!
– Ну ты и загнул! – уважительно отметил Малыш, почёсывая бороду и даже забыв возмутиться.
– От гномов – может быть, – пожал плечами Рагнур. – А от нас, кхандцев? К тому же как ты харадрима допрашивать станешь?
– Зачем мне его прямо там допрашивать?..
– Не прав ты, Фолко. – Торин покачал головой. – Идти надо всем вместе. Как положено, один дело делает, другие прикрывают…
– Только давайте не спорить! – предупредительно встрял Малыш. – А то, не ровён час, опять друг в друга вцепимся…
– В лагере полным-полно народу, – принялся убеждать друзей Фолко. – Рабы, надсмотрщики, воины… Один я проскользну незамеченным – а с вами часовых снимать придётся! Один я точно справлюсь – может, хоть узнаем, что с Эовин. Может, схватили уже. Может… – он помрачнел и осёкся. – Короче, ждите меня у стены! Запаситесь факелами и, когда я подёргаю верёвку, – зажигайте всё вокруг! А в случае опасности подам особый сигнал…
– Это какой?! – в один голос воскликнули Торин и Малыш.
Вместо ответа Фолко разжал руку. На ладони лежал небольшой деревянный цилиндр, торцы его были запечатаны алым сургучом. Витой шнурок пронзал сургучную нашлёпку, уходя в глубь цилиндра.