Он был прав, соратник Олмера. Ни сам Санделло, ни Олвэн, сын Олмера, не стали бороться за власть здесь, на дымящихся развалинах Арнора. Они уходили на восток, «за синие горы, за белый туман», как, наверное, спели бы гномы. Они уходили, оставив ему, Фолко, сыну Хэмфаста, величайшее сокровище и величайшее проклятие Олмера Великого.
… – Куда там идём дальше, в Мордор, верно? Тогда воистину нам не помешает добрый глоток!..
Маленький Гном разливал пиво.
– В Мордор, значит? Плёвое дело, лёгкое дело, – болтал он беззаботно, словно ужаса последних недель и дней и не существовало. – Только припасов, – он окинул взглядом тюки на смирно стоящих вьючных лошадях, – нам, друзья, едва ли до Мглистого хватит. А дальше уже самим выкручиваться придётся.
– Так что же, и впрямь в Мордор, Фолко? – сумрачно спросил Торин, ставя кружку. Он отнюдь не разделял весёлости Маленького Гнома.
Фолко невольно положил руку на сумку-зепь, повешенную ему на пояс Малышом. Там, внутри, дремало Мертвецкое кольцо… а может, не дремало, а, напротив, терпеливо ждало следующего, кто попытается овладеть волей и силой давно сгинувших Назгулов, в гордыне решив, будто способен сломить вложенное в них самим Сауроном?
Олмер верил, что он победит. Что его человеческая сила превозможет злобные чары давным-давно падших духов, сущностей, чуждых по самой своей природе смертным людям. Что род человеческий, наделённый особой, неведомой даже эльфам и гномам свободой, одолеет и такое препятствие.
Не одолел.
«Так хотелось победить человеком…»
Фолко не сомневался, что Санделло сказал чистую правду. Олмер понимал, что происходит, сознавал всё, и, зная, что дороги назад уже нет, всё равно шёл в последний бой, ведя за собой, однако, одну лишь нелюдь.
И в этом последнем бою заблаговременно вручённый невысоклику клинок Отрины оборвал жизнь Короля-без-Королевства.
Как же так, думал хоббит, глядя на насупленные брови Торина, сына Дарта, и на разукрашенную пеной физиономию Строри, как же так – получается, нам приходится выполнять поручения Злого Стрелка даже и после его смерти?
– Мы пойдём в Мордор, – наконец проговорил Фолко.
– Отлично! – ухмыльнулся Малыш, запрокидывая голову. В глотке у него заклокотало, пиво исчезало с пугающей быстротой. – Давно хотел сам поглядеть на эту Роковую Гору, на развалины Барад-Дура… Вблизи поглядеть, я имел в виду.
– Ох, чую, насмотримся так, что тошно станет, – пробурчал Торин. Руки его по-прежнему сжимали топор, насаженный на топорище, вырезанное из подаренного Олмером на Сиранноне посоха. Оружие прошло с гномом бесчисленные схватки и ни разу не подвело.
– Будет тебе, будет, – беззаботно откликнулся Малыш, вновь наполняя дарёную Санделло чарку. – Всё, одно дело кончилось, так ли, иначе, но кончилось. Кой-что удалось, кой-что нет. Чего теперь брови-то ломаешь, Торин? Фолко что сказал – в Мордор? Значит, в Мордор! Чай, полегче будет, чем на Исене-то стоять, иль в Серой Гавани отмахиваться. Как пойдём-то? Зелёным трактом, через юг?
– Удумал, – фыркнул Торин. – Там война прокатилась, пустыня теперь, а где не пустыня, там нас за каждым поворотом стрела ждать станет. В нас-то, может, и не попадут, а ежели что, так мифрил спасёт, а если в коней? Нет, не хочу я на юг. Вместо Рохана… – он осёкся и только махнул рукой.
– На восток надо, – тихо сказал Фолко. – Старой дорогой. Как Бильбо хаживал. Там-то точно никого нет.
– Кроме роханцев, – ввернул Маленький Гном. – Туда уходить должны были, если кто сумел.
Фолко кивнул.
– Найдём их – хорошо. Не найдём – доберёмся до андуинской долины. Там Беорнинги, их владения войной не затронуты.
– Зимой через перевалы? – усомнился Торин.
– Пройдём, – отозвался Фолко. И вновь повторил, с внезапно прорезавшейся горячностью: – Должны пройти!
– Скоро сказка сказывается…
– Проберёмся! – махнул рукой Малыш. – Никого в тех местах не осталось, некому вьюги насылать, перевалы от нас запирать. Карадрас не повторится! Да и гоблинов там, мню, теперь не встретишь.
– Хорошо, когда в чём-то так уверен…
– Уверен, Торин, уверен! Пробьёмся! Без спешки, без суеты – пробьёмся! Хаживали гномы через Мглистый этим путём и зимой, хаживали, сам знаешь!
Сын Дарта отвернулся.
– А может, никуда и не уходить?.. – проговорил он медленно.
– Это как? – вскинулись разом и Фолко, и Малыш.
– Арнора больше нет, но и Олмера тоже. Если кто и победил, так это истерлинги, им все здешние края достались. Так что же, смириться? Голову в плечи втянуть и глядеть, как они Арнор под себя подминают?
– У нас дело есть, – Малыш невозмутимо встряхнул кувшин, убедился, что пиво там ещё осталось, и деловито наполнил чарку.
– Дело делом, – Торин встал, повернулся спиной к костерку, заложил руки за спину. – А война – войной.
– Война кончилась, – заметил Маленький Гном.
– Кончилась? Кончилась?! – зарычал вдруг Торин. – Ничего она не кончилась! Как она кончиться-то могла?! Думай, что несёшь, Строри! Арнор под истерлингами! Гондор под харадримами! Рохан под ховрарами – под ховрарами, которых только ленивый не бил! А они – в Эдорасе! На могилах королей Рохана скот пасут!
– И что? – хладнокровно скрестил руки на груди Малыш. – Это война. Так бывает. Но втроём мы десятитысячное войско не одолеем, брат-гном.
– Не одолеем, – угрюмо признал Торин. – Но… Олмера ты, Фолко, уже сразил… посреди небывалой битвы, в хаосе, в огне – сразил. И империи его уже не будет.
– Будет истерлингская, – пожал плечами Маленький Гном.
– Обычная. Человеческая. А не… – Торин кивком указал на сумку-зепь хоббита, где замерло вручённое горбуном Мертвецкое кольцо. – Не эта.
– Знаешь, брат-гном, – задушевно сказал Малыш, приканчивая пиво, – нам с тобой сейчас – идти за Фолко. Как Гимли, сын Глоина, шёл за Фродо. У Фолко Кольцо, не у тебя и не у меня. Так что не ворчи, не дуйся. А война… война, брат, от нас никуда не уйдёт.
* * *
Мглистый хребет принял их, впустил в себя, повёл извилистыми горными тропами. Позади осталась мёртвая, обезлюдевшая страна, страна, из которой словно выпустили кровь. Даже в годы расцвета Арнора местность в предгорьях Мглистого не изобиловала жильём. Цепочка поселений тянулась вдоль тракта, но сейчас там остались одни уголья. Кто-то старательно сжёг все постоялые дворы, корчмы и таверны, растаскал в разные стороны обугленные брёвна, выбил двери погребов, вывезя всё до последней картофелины.
– Рохан, – вдруг сказал Малыш, указывая на оставшуюся торчать в чудом уцелевшем столбе стрелу.
Кроме этого столба от некогда обширного постоялого двора и станции королевской конной эстафеты не осталось ничего, один лишь грязный истоптанный снег, словно само небо не желало покрывать случившееся здесь белой пеленой забвения.