У тебя есть я - читать онлайн книгу. Автор: Мария Воронова cтр.№ 51

– О господи! – вздрогнул Зиганшин. – Разве можно такое говорить?

– В то время каких нам только не пришлось наслушаться речей. После этого Оксана еще раз к ней ходила умолять и вернулась ни с чем, если не считать синяков по всему лицу. Она была в таком отчаянии, что наотмашь билась головой обо все подряд, а бабушка спокойно на это смотрела. Ну, в общем, мы что-то еще наскребли, мама прислала, сыновья ее нового мужа, как ни странно, сильно помогли, хотя мы никогда в жизни не виделись. Хватило еще на один курс, а потом всё.

– Простите, что вам пришлось вспомнить…

– Это всегда со мной, так что не извиняйтесь.

Дымшиц вытащил из ящика стола пачку сигарет, достал одну, попытался прикурить, но палец соскакивал с колесика зажигалки, пламя не загоралось, и Зиганшину пришлось помочь. Давид Ильич глубоко и прерывисто затянулся.

– Я в порядке, в порядке.

– Извините.

Зиганшину вдруг самому невыносимо захотелось закурить.

– Мы потом долго не общались с бабушкой, и с Маргаритой тоже, наверное, наши пути в конце концов бы разошлись, но, к счастью, мы вместе работали, а потом она стала женой Кости, так что родственные связи не оборвались, а по прошествии лет я их и с самой бабушкой наладил. Почти получилось убедить себя, что она старый человек, и когда Петенька умирал, тоже была уже старым человеком, поэтому глупо было тогда ждать от нее адекватного поведения, и теперь сводить с ней счеты еще глупее. Оксаночка, конечно, не смогла с ней примириться, но мне разрешала видеться с Риммой Семеновной, потому что от своих корней отрекаться нельзя. Ну а я… – Дымшиц снова глубоко затянулся и, выпуская дым, вежливо помахал рукой перед носом Зиганшина, – откровенно говоря, я видеть старую каргу не мог, в точности как Раскольников. Только действовать следовало, когда Петю еще можно было спасти, а после что толку топором махать? Да, надо было, конечно, как Раскольников. Ну отсидел бы я даже и пятнадцать лет, так все равно сейчас бы уже вышел.

– Давид Ильич, вас бы тут же раскололи.

– Да ну…

– Уж поверьте мне. Если бы вдруг вас не взяли по горячим следам, то при попытке сбыть краденное – немедленно. Сесть вы, конечно, сели бы, но сыну ничем не помогли.

– Да? Слушайте, прямо камень с души. В общем, я решил, что если бабушке нужно мое прощение, то она его получит. Как бы то ни было, она мать моего отца.

Зиганшин молча кивнул.

– Время от времени я изображал почтительного внука, но не слишком часто, и отношения оставались прохладными, поэтому я очень удивился, когда после смерти Риммы Семеновны оказалось, что она завещала нам с Оксаной коллекцию картин, причем сделала это очень серьезно и основательно, как в классическом английском детективе. Я и не думал, что у нас человек может так красиво обставить свою последнюю волю. По условиям завещания нам с Оксаной переходило все содержимое несгораемого шкафа, какое обнаружится там в момент его официального открытия после смерти бабушки. Код замка хранился вместе с завещанием в запечатанном конверте, бедная дама-нотариус вынуждена была ехать со всеми нами в квартиру бабушки, открывать сейф, и составить подробную опись всего, что там нашла.

Давид Ильич нахмурился какому-то своему воспоминанию и долго тушил окурок в белом блюдечке с тусклой позолотой по краю.

– Мы с Оксаночкой так и не поняли, что это было: оливковая ветвь или плевок в лицо, – усмехнулся Дымшиц, – но так или иначе, а в руках у нас очутилась ценнейшая коллекция живописи.

– А как к этому отнеслась Маргарита Павловна? Не возмущалась таким решением своей матери, не пыталась опротестовать завещание?

– Рита думала, что мы с ней равноправные наследники, и после смерти Риммы Семеновны собиралась делить все пополам. А когда я сказал, что по закону все перейдет ей, сразу обещала решить нашу жилищную проблему, как только вступит в права. Помню, когда завещание огласили, первыми ее словами были: «Вот видишь, Дава, мама была добрым человеком, и все сделала как нужно». Только быстро выяснилось, что это нужно было совсем наоборот.

– То есть?

– Оказалось, что эти чертовы картины стоят баснословных денег, по сравнению с которыми все наследство Маргариты – жалкая подачка. Кто-то давал чуть больше, кто-то чуть меньше, но в итоге мы выручили два миллиона баксов.

– Да ладно. – Зиганшин даже привстал от изумления.

– Представьте себе.

– И как же вы ими распорядились, если не секрет?

Давид Ильич молча встал и вышел из кухни. Не было его довольно долго, Зиганшин успел не только отойти от шока, но и как следует обругать себя вместе с Анжеликой Станиславовной, что проворонили такой убедительный мотив.

Хозяин вернулся, держа в руках пластиковый скоросшиватель тоскливого зеленого цвета, и подал его Зиганшину.

– Думаю, вы все равно станете это выяснять, так что немного сэкономлю вам силы и время. Вот основная документация.

Зиганшин пролистнул папку, увидел убористые тексты, испещренные жирными строчками параграфов, и поскучнел. Он хоть и был юрист, но терпеть не мог изучать всякие договоры и соглашения.

– А вы можете мне хоть в общих чертах словами рассказать?

Дымшиц кивнул:

– Понимаете, Оксана очень тяжело перенесла этот удар. Она только начала выправляться, только убедила себя… Нет, только допустила в свое сердце такую возможность, что не виновата в смерти Петеньки, как вдруг выясняется, что эти чертовы картины действительно стоят таких денег, что каждая из них могла бы его спасти. Каждая, понимаете? Бабушке достаточно было снять со стены любую из своих обожаемых старых тряпок, разрисованных красками, и у нашего сына появлялся шанс. А теперь все это стало нашим, но сколько бы ни стоило, все равно Петеньку не вернешь. – Дымшиц замолчал.

Он долго курил, а Зиганшин делал вид, будто изучает папку, хотя буквы прыгали перед глазами и не желали складываться в слова.

– Не вижу без очков, – соврал он.

– Короче, мы передали деньги в благотворительный фонд, – буркнул Давид Ильич, – знаете, вот говорят, что яблочко от яблоньки, а Рита оказалась совсем не такая, как ее мамаша. Мы с Оксаночкой понимали, что ситуация не совсем правильная, и не хотели пользоваться маразмом бабушки, которая обездолила собственную дочь непонятно из каких соображений, поэтому пригласили Маргариту, объяснили ситуацию и сказали, что готовы передать ей половину. То есть миллион долларов.

– А она?

– Сначала немножко обалдела, а потом отказалась от нашего предложения.

Зиганшину почему-то стало приятно, что Маргарита Рогачева такая благородная женщина.

– Неужели ей было не жаль, что семейное достояние уплывет к каким-то незнакомым людям?

– Жаль, наверное. Любому было бы жаль. Но она сказала: «Оксаночка, если тебе станет легче, что деньги пойдут на деток, пусть так оно и будет». Помню, она еще предложила нам остроумный способ решения наших финансовых проблем. Оксана хотела отдать все в фонд, а я потребовал квартиру все-таки купить. Это было жлобством, не спорю, но я очень устал заниматься репетиторством, чтобы оплачивать съемное жилье. Понимал, что много времени уже упущено, но не терял надежды хоть как-то состояться в науке. Короче говоря, мы с Оксаной спорили, сколько денег можем взять на собственные нужды, и Маргарита предложила отдаться на волю случая, написала номера картин по описи на бумажках и предложила нам вытащить ровно половину этих бумажек. Деньги от продажи именно этих картин пошли нам, остальное в фонд.