Скажу откровенно: сначала он мне не понравился, и дело не только в ужасном шраме, который обезобразил его лицо. Базза показался властным. А потом я подумал: каким еще быть командиру? Он показался решительным, но я не хотел бы идти в неизвестный мир с капитаном-рохлей. Он показался высокомерным. Однако я уже понял, что это качество присуще всем приближенным к Помпилио людям. Тот факт, что они служат столь высокородному адигену, заставляет их задирать носы до самых звезд. Все эти черточки я подметил и тут же отыскал им оправдание. Но кроме них я разглядел в глазах Баззы жестокость. Не жесткость, а именно жестокость. Хотя, возможно, я и ошибся, потому что до сих пор ни разу не встречал ни по-настоящему жестких, ни по-настоящему жестоких людей. Потому что до сих пор среди моих знакомых не было ни одного настоящего капитана настоящего цеппеля…»
Из дневника Андреаса О. Мерсы alh. d.
— Наверное, глупо спрашивать, осведомлялся ли мессер о вашей цепарской квалификации, синьор Мерса?
Валентин рекомендовал «произвести благоприятное впечатление», а потому Андреас решил использовать подслушанную еще в университете фразу:
— Не бывает глупых вопросов, синьор капитан, бывают глупые ответы. — И важно поправил очки.
Этим высказыванием щеголял профессор Уилсон, известнейший исследователь порохов и автор монографии «Алхимия взрыва. Перспективные пути развития». Мерсе высказывание казалось чрезвычайно умным, однако Дорофеев его точку зрения не разделил:
— Да уж, с глупыми ответами у вас всё в порядке, синьор алхимик.
При появлении Мерсы капитан не соизволил ни подняться с кресла, ни предложить Андреасу расположиться рядом. Остался сидеть, подперев кулаком подбородок и разглядывая алхимика с таким выражением, словно самые худшие его опасения уже подтвердились.
— Мессер Помпилио спрашивал меня о цепарской э-э… квалификации. — Неудачная шутка сбила Андреаса с толку, заставив вернуться к привычному «э-э…».
— И что же вы ему ответили? — с любопытством осведомился Базза. — Будьте уж так любезны, синьор Мерса, повторите.
— Я прошел соответствующий… э-э… курс и знаком с обязанностями корабельного алхимика.
— Звучит весомо.
Внешность выдавала в Дорофееве типичного верзийца: густые каштановые волосы, которые он зачесывал на пробор, крупное, грубоватое лицо с широкими скулами и тяжелым квадратным подбородком, темные глаза. Обычное верзийское лицо, которое сильно портил длинный шрам от сабельного удара. Старый рубец тянулся от лба до самого подбородка, и только чудо, судя по всему, помогло капитану сохранить левый глаз.
— Получилось так, что в прошлом походе была повреждена обшивка «Амуша» и два баллона. Мы потеряли изрядное количество гелия, находясь в тысяче лиг от ближайшего порта. — Дорофеев усмехнулся. — Что скажете?
— Обшивку и баллоны починить удалось?
— Да.
— В таком случае я бы предложил заполнить баллоны водородом. Опасно, конечно, но если не курить на борту и не ввязываться в драки, до порта добраться можно. Если алхимическая лаборатория действительно так хороша, как мне обещали, я смог бы собрать установку по добыче водорода и получить нужное количество за сутки.
— Я не сказал, где мы находились, — заметил Дорофеев.
— Неважно, — махнул рукой Мерса. — Я могу получить водород даже в пустыне.
А вот теперь, когда речь зашла о работе, алхимик говорил по-настоящему уверенно. Отметивший это Базза улыбнулся в кулак.
— Неужели?
— Насколько мне известно, на борту цеппеля есть достаточный запас балластной воды. Кроме того, можно разлагать королевский уксус…
— Достаточно.
— Достаточно?
— Мы действительно сидели в пустыне, синьор алхимик, и действительно добывали водород… — Базза указал на кресло рулевого: — Присаживайтесь.
— Благодарю, синьор капитан.
— Просто — капитан, Мерса. На борту действуют упрощенные правила, но только на борту.
— Я понял, капитан.
Алхимик отметил, что соседнее кресло осталось пустым, но спрашивать ничего не стал, поскольку догадался, кому оно принадлежит.
— Мессер объяснил вам, чему посвящает свободное время?
— Сказал, что путешествует.
— Мессер сказал, что путешествует, — поправил алхимика Дорофеев.
— Э-э… извините, — протянул Андреас. — Мессер сказал, что путешествует.
Пора привыкать, что вольностей здесь не позволяют даже в отсутствие Помпилио.
— Собственно, так оно и есть, — кивнул Базза. — Несмотря на все переделки… Мессер, знаете ли, привык к комфорту… Так вот, несмотря на все переделки, «Пытливый амуш» не превратился в прогулочную яхту. Наш цеппель — прекрасно оснащенный исследовательский рейдер, формально приписанный к Астрологическому флоту. Формально — потому что мессер сам выбирает маршруты путешествий. Мессер познает Герметикон, а поскольку интересы его весьма широки, мы посещаем самые разные миры. Сегодня в Ожерелье, завтра в Бисере, послезавтра в Пограничье, через неделю — на неизведанной планете… Захватывающе звучит?
— Я ощущаю себя мальчишкой, капитан, — не стал скрывать алхимик. — Мальчишкой… э-э… которому пообещали исполнить мечты.
— Но вы уже взрослый мужчина.
— Поэтому я не испытываю восторга, но… э-э… заинтригован.
— Все члены команды, выражаясь вашим языком, заинтригованы. Нам всем нравится бродить по Герметикону. — Взгляд темных глаз стал предельно внимательным: — Вы ведь еще не приняли окончательного решения остаться, так?
— Пока я просто бегу с Заграты, — вздохнул Андреас.
— Вы правильно сделали, что не стали лгать.
— У меня плохо получается.
— Еще одно хорошее качество, — усмехнулся Дорофеев.
— Олли не такой, — добавил Мерса.
— Значит, ему будет попадать, — пообещал Базза. Помолчал и уточнил: — Кстати, ваши профессиональные качества…
— Не страдают, — поспешил заверить капитана алхимик. — То, что… э-э… произошло со мной… или… э-э… с нами… В общем, это произошло по окончании университета. Так что насчет работы вы можете быть совершенно спокойны.
— В таком случае, всё в порядке. — Дорофеев откинулся на спинку кресла и побарабанил пальцами по подлокотнику. — Что вы знаете о мессере?
— Мессер — лингиец.
Понятие «лингийский адиген» было настолько всеобъемлющим, что продолжать, по большому счету, не требовалось. Однако Базза решил уточнить:
— Мессер не просто лингийский адиген, Мерса, он происходит из рода Кахлес, из рода даров. Его старший брат — Антонио, один из самых уважаемых правителей Линги, а значит, и Лингийского союза. Во всем Герметиконе есть только пять семей, члены которых были дарами на протяжении всей истории, с тех пор как Первые Цари отдали адигенам власть. Кахлесы — одна из них. Их род и их власть не прерывались больше тысячи лет.