Небесный почтальон Федя Булкин - читать онлайн книгу. Автор: Александра Николаенко cтр.№ 57

– Спишь ты, бабушка?

– Да нет, Федь, все не спится…

– А спой про войну?

– Какую, Федь, спеть тебе?

– Спой про зайцев…

– Много это, бабушка, тридцать серебреников?

– Много, Федя, довольно, по тем деньгам.

– Миллиона три?

– Меньше, что ты…

– Ну, машину на них хотя бы можно было купить тогда?

– Федя, не было тогда никаких машин.

– А лошадь?

– Можно землю было купить…

– Землю?!

– Сотки три примерно земли…

– Как участок наш?

– Половину, Федь, от него. Что вообще за странный разговор ты завел?

– Почему странный, бабушка?! Я же должен знать, сколько стоит преданность на рубли…

* * *

По приказу царя Иудейского Пилата Понтия возвели Его на Голгофу и распяли меж двух разбойников. И сказали: если есть ты один из нас – не воскреснешь ты, не сойдешь живым. Если Божий Сын – вознесись тогда, и, увидев глазами своими, уверуем.

Знал ведь Бог, раз все знает он, что так будет с сыном его у нас? Как же он его отпустил?! Вот же бабушка, хоть и не уверена, что убьет меня кто-нибудь во дворе, обидит, а и то одного гулять не пускает…

Может, он втихаря убежал? Как вот у Чуковского в Африку Ваня с Таней? Думал, там ему фини-финики… чуды-дерева?

Не поверил папе, что в Африке всё акулы? Перевоспитать дельфинами понадеялся?

Принесла альбом с картинами мамина бабушка. Мама много их в шкафу насобрала. Есть чего посмотреть. Третьяковской галереи собранья картины все. Вот тут мы картину «Девятый вал» Айвазовского с папой исправили. Пририсовали в небе фломастером над волнами страшенными вертолет, протянули сверху вниз тонущим лестницу. Это бабушка уже видела, как мы с папой исправили. Что правильно это мы, хоть не очень, а согласилась… Так спасают, папа рассказывал, с льдин отколотых людей на Севере.

А вот в этой картине, какую страницу открыла бабушка, ничего уже, кажется, не исправлишь…

Три креста стоят на горе, три на них висят гвоздями насмерть убитые, под крестами люди.

Много их, а в начале – люди военные, безлицые за какую-то тряпку дерут, колют копьями бедного в серединочке, и, упав под кресты, лежит под тремя распятыми в черном женщина.

– Это кто она, бабушка?

– Это мама его, Мария.

На глазах у мамы, значит, убили люди сына ее? Вот почему с икон она смотрит всегда так грустно, так его к себе прижимает. Потому что младенца этого на смерть она родила…

– Это, значит, сразу знала она, что умрет он, да?

– Знала, Федя, каждая знает…

– Как же, бабушка, отдала?

– А Богу верила, что спасет…

Богу верила… и воскрес.

И молитва одна на всех, и надежда от первого до последнего, праведных и неправедных, перед вечным прощанием, разлученные смертью телесною, в жизни вечныя встрече, Господи! Сделай так, чтоб ты был.

– …Это вот тетя Леся с Сашенькой, дядя Гриша наш, маленький еще, видишь, Федь?

– Это тот, который в «суп бородой»? Ну надо же… если б вот сейчас его сфотографировать, он-то точно в такую фотографию бы не влез…

– В «суп бородой», а пьет, уж как пьет… не сложилась жизнь, прости господи… не сложилась. Это Таечка с Раечкой… с детства все втроем они, ГТР так и звали их… не разлей вода были… А жизнь разлила, уж так разлила, разбурлила, не засушишь, паромщика не найдешь… мостика назад не прокинула…

– Это тут он и не знает, наверно, еще, да, бабушка, что не сложится у него? Вон он к этой девочке рожки приставил…

– Где приставил-то, Федь, ты что?

– На! Ты лучше, бабушка, папину лупу возьми, прижми…

– Правда, Федь, безобразник всегда был такой… Но уж тетю Раю-то как любил…

– Это эту или вот эту?

– Эту, с косичкой, Федь. Вертлявая же девчонка была, уж баламотная! Ни минутки от них покоя… Настоящая саранча-команча!

Все малявки у юбки так и вертелись хвостом, и дядя Гриша тут же при ней всегда, рыцарь-шпитцерь…

Окоп представляешь, Федь? Пол-лета за бараками копали втихую они, от фашистов. Что, мол, фашисты с той стороны канала опять на Москву пойдут, тут им от саранчиного нашего войска с рогатками из окопа этого крышка. Блиндаж, Федь, даже соорудили. Набили бомбошками под завязку из спичек. Серу состругают, смешают со стружками, положат камушек, и в кулек. Бомбошками называли. А мы ах да ах, куда спички деваются?.. Глянешь газ включить, ни коробочка… А окоп свой ветками, Федь, с травой застилали, чтоб мы не видели. Мы туда и не ходим никто, из взрослых-то, весь день на работе, так и жили с окопом на заде, Федь, пока Петр Анисимовича коза в него и не провалилась и мееее, мее оттуда… всю ночь. К утру нашли и окоп, и козу… А попало им за этот окоп! Как подкоп ведь, Федь, они протянули… могилу братскую, того гляди, всеми бараками от первого дождя в нее рухнули бы…

– А они?

– А они раз в лесу, Федь, бомбу нашли. Райка им говорит: разберем ее на бомбошки. Так у дяди Гриши с тех пор трех пальцев нет на правой руке, а Пенечку и вовсе на части…

– Насмерть, что ли?

– Насмерть… Уж о нем плакать некому, ничей был, так, ко всем откуда-то приблудился…

– И не плакал никто?

– Как не плакали, Федя, плакали всем двором…

– А здесь есть этот Пенечка?

– Здесь-то нет, до того убило его, как дяде Грише фотоаппарат подарили…

Тетю Раю Чернавочкой звали. Фамилия их по отцу Черновы. Помнишь ты ее, они как-то к нам из Вологды с мужем своим приезжали?

– Неее…

– Да как же, Федь, неее?! Это же они Царь-Зайца тебе подарили тогда, а дядя Леня, муж ее, папе твоему спиннинг…

– Это тот, который в сарае стоит, с катушкой такой?

– Нет, тот, Федь, он свой забыл. Мы не брали. Думали, еще приедут они, заберут…

– И что, бабушка?

– Что, Федь, «что»?

– Не приехали?

– Да я ж тебе рассказывала же, дядя Леня, муж ее, рыбак был такой, из любой, Федь, луж-болота не вытянешь, и у нас пока жили, каждое утро с папой ходили они. А у нас тут, Федя, что? Одни карася. Так вот, дядя Леня все же взял, как дамбу спустили, сома… Килограмм на десять так точно, не меньше был сом. В твою ванночку воды тогда налили… Ты в ней, Федя, плавал туда-сюда, как мама купала тебя, а сом тот мордой с хвостом в края и уткнулся… Вся дача ходила смотреть… Господи боже, бедный дядя Леня, светлая ему память… Утонул он, Федь, по рыбалке и утонул, где-то пропали совсем на катере они на своем, переверхнулись. А сама она потом, тетя Рая-то, замуж вышла опять, за инженера, уехала на какой-то завод, дальше Вологды. Детей так и нет у ней, пишет: живем, квартиру им хорошую дали там, где-то на Севере… А что квартира, Федь, что квартира? Хоть сто комнат в ней, а когда без детей – порожним жизнь поездом…