У кромки океана - читать онлайн книгу. Автор: Ким Стэнли Робинсон cтр.№ 44

До чего же странно, когда вода теплее, чем воздух! Надежда скрылась за деревьями, лишь поблескивали иногда во мраке волосы. Том невольно вздрогнул, пораженный чудесным зрелищем: нагая женщина бредет ночью по воде, над которой поднимаются едва различимые струйки пара. По берегам ручья выстроились папоротники.

Добравшись до следующего озерца, Том увидел, что Надежда стоит у берега, по колено в воде и по пояс в пару. Над восточной стеной каньона показалась луна; привыкшим к темноте глазам ее свет почудился непереносимо ярким, однако они быстро приспособились, и луна стала обычной – бледной и тусклой.

– Вы были правы, – заметила Надежда, – здесь теплее.

– Отлично.

Они сели на бордюр, опустив в воду ноги. Ветер почти мгновенно высушил кожу, стало прохладно, и они соскользнули в озеро.

– Надеюсь, Оскар найдет Дорис, – сказала Надежда, забирая у Тома бутылку с текилой.

– Может быть.

– Во всяком случае, пускай попытается. – Она рассмеялась. – Какие, кстати, красивые тела!

– Да, особенно у Рамоны и Джоди.

– А у Кевина с Хэнком? – лукаво поинтересовалась женщина и пихнула Тома локтем в бок.

– Конечно-конечно.

– А у Габби, у Майка, Дорис и Оскара? – Том не выдержал и засмеялся.

– По правде говоря, все они кажутся мне не до конца сформировавшимися, – произнесла Надежда, придвигаясь поближе. – Как у подростков. По-настоящему красивое тело должно быть немножко другим. У них чересчур гладкая кожа; какая-то безжизненная. Не то что у вас, – прибавила она, ущипнув Тома за руку.

– Да, им не помешает пара-тройка морщин, – со смешком согласился Том. Ну и дела, подумалось ему, ну и дела. – Морщины добавляют характера.

– Чего-чего, а характера у меня в избытке. – Надежда усмехнулась.

– Взаимно.

– И потом, они почему-то не любят разноцветных волос.

– Вам хочется разнообразия? «Богатство даровал Господь…»

– Именно разнообразия. Или сундука с сокровищами. – Пальцы Надежды пробежались по его руке.

Том нащупал на дне песок, набрал горсть, написал им на груди Надежды свои инициалы.

– Т. Б. Неплохо, но непонятно. – Он заменил буквы пустыми квадратиками.

Надежда тоже набрала песку, разрисовала Тому лоб, скулы и щеки.

– Какой у вас грозный вид! Ни дать ни взять индейский воин.

– Улюлю! – Том, в свою очередь, разукрасил лицо Надежды, нанес на каждую щеку по две полоски. – Жуть!

– Готова поспорить, они и целоваться не умеют, – проговорила женщина и прильнула к Тому.

Когда поцелуй закончился, Барнард засмеялся.

– Да, – согласился он, – до такого им далеко.

Они продолжали рисовать на телах друг друга узоры, не забывая и о других развлечениях. То и дело звучали фразы вроде: «И этому их надо учить», «И этому», «И… вот… этому»…

При свете луны Том отчетливо видел Надежду, ее испещренное песчаными разводами теплое тело, по которому вдруг пробежала дрожь. Нагнулся, поцеловал сначала одну грудь, потом другую. На зубах заскрипел песок, однако Том не обратил на подобную мелочь ни малейшего внимания. Шелест листвы, журчание воды, зависшая в небе половинка луны, яркие звезды, женское тело в его руках… Почему-то захотелось сравнить ребра, что прощупывались под кожей, со штакетинами забора.

Издалека донесся лай койотов, удивительное глиссандо, которого не повторить ни одной собаке, – странно мелодичное, восторженное, полубезумное. Со стороны хижины долетел не то крик, не то стон; Надежда и Том переглянулись и засмеялись: все складывалось в причудливый узор, который возник совершенно неожиданно и вряд ли сможет возникнуть снова. Такое бывает раз в жизни и никогда больше не повторяется. Койоты продолжали лаять; заскрипели под ветром деревья; Надежда притянула Тома к себе.

Когда они вернулись к действительности, женщина улыбнулась.

– Мы с тобой всех их благословили.

* * *

Кевин с Рамоной, лошадь и орел, поднялись по каньону над источником и углубились во мрак ночного леса. Если тут где-то и была тропинка, они ее не заметили. Кевин улыбался: ему нравилось лавировать между деревьями, переступать через поваленные стволы. До чего же хорошо, что дует ветер – внутри все чуть ли не спеклось, лицо до сих пор в поту!

У разветвления каньона Кевин остановился. Рамона встала рядом, прижалась к нему. В детстве он облазил все окрестные каньоны и знал их как свои пять пальцев, но сейчас, в призрачном полумраке, никак не мог сосредоточиться и вспомнить, не мог сообразить, куда идти. Все понятно – лес, ночь… Скоро взойдет луна, тогда ориентироваться станет легче. А пока… Кевин свернул налево. В любом случае они не заблудятся, рано или поздно выберутся на гребень.

Идти стало немного тяжелее, словно они шагали по лестнице с изрядно выщербленными ступенями. Иногда приходилось даже подтягиваться на руках. Наконец они выбрались на широкий гребень, что полого поднимался в направлении Седельной горы. Под ногами зашелестела палая листва, прикрывавшая голый песчаник. Кое-где росли чахлые дубки; если присмотреться, можно было различить редкие кустики полыни.

Небо на востоке посерело, затем стало снежно-белым. Взошла луна. Звезды мгновенно потускнели, небосвод приобрел пепельный оттенок, пролегли тени, и гребень словно преобразился. Кустики полыни напоминали теперь припавших к земле животных, дубки качались на ветру: казалось, они тянут к людям руки с длинными пальцами.

Внезапно на фоне луны – большой, яркой настолько, что можно было разглядеть и темную половину, – промелькнула тень. «Что такое?» – изумился Кевин. Тут он сообразил, что тень двигалась не по воздуху, а по гребню. И была не одна. Животные вскинули к небу узкие морды; несколько долгих секунд спустя донесся вой.

Койоты. «Быстро же они откликнулись на зов Хэнка», – прошептала Рамона. Ее шепот прозвучал на удивление таинственно; ночь балансировала на грани возможного, койоты тявкали то вместе, хором, то по отдельности. Кевин невольно вздрогнул, по спине побежали мурашки. Инстинктивно привлек к себе Рамону (шок прикосновения); они обнялись. Подобное в Эль-Модене среди друзей было в порядке вещей, однако ни Кевин, ни Рамона раньше не позволяли себе чего-то такого. Сейчас это произошло впервые. Они попятились, каждый в свою сторону, уставились друг на друга: даже в призрачном лунном свете Кевин видел, какая гладкая, прямо-таки бархатная у Рамоны кожа. Иссиня-черные волосы, поблескивающие в полумраке глаза… белые зубы, закусившие нижнюю губу, когда они поцеловались. Изнутри рвались звуки, похожие на восторженное тявканье койотов. Первый поцелуй! Кровь в жилах Кевина преобразилась в нечто более кипучее, яростное, свободное. Его кровь стала ветром.

* * *

С Дорис все было иначе. Она шла, не разбирая дороги, вне себя от злости. Знала только, что шагает приблизительно в том же направлении, в каком ушли Кевин с Рамоной. Зачем она их преследует? Глупо, смешно, нелепо. Если бы Кевин был один, она бы догнала его и спросила – крикнула бы так, чтобы у него зазвенело в ушах: «Почему? Почему не я? Ведь мы много раз занимались любовью, были добрыми друзьями, жили по соседству столько лет, что и не сосчитать. Но ты никогда не смотрел на меня так, как смотришь на нее. Да, мы смеялись, развлекались, занимались любовью, вроде бы наслаждались жизнью, но частичка тебя все время была в каком-то другом месте. Со мной ты был не страстным любовником, а всего лишь хорошим другом». «Чтоб тебе пусто было!» – воскликнула Дорис. Естественно, за шумом ветра, который смутно напоминал звуки флейты, ее никто не услышал. У них с ветром и каньоном словно вдруг составился заговор: они прикрывали, защищали друг друга. Поэтому никто посторонний не мог услышать слов Дорис, если, конечно, она не начнет кричать, а этого не будет. «Я не из тех, кто кричит. Да, я могу повысить голос, резко оборвать, осадить. Но истерик Дорис Накаяма не закатывает. Ааа! – внезапно взвизгнула Дорис, тут же прижала к губам ладонь, укусила себя за палец, криво усмехнулась, шмыгнула носом. Сплюнула, размазала по щекам слезы. Как хорошо бежать по ночному лесу, врезаться в деревья, ломиться сквозь кусты! – Дурак! Ну да, Рамона высокая, красивая, умная и в постели наверняка хороша. Но чему она может тебя научить? Два сапога пара. Нет, не сапога. Два тупых башмака. На двоих у вас не больше ума, чем у камня на дороге. Теперь я понимаю, почему ты предпочел ее мне».