Письма к императору Александру III, 1881–1894 - читать онлайн книгу. Автор: Владимир Мещерский cтр.№ 78

Страница

– Ничего не значит. Вы только скажите: да или нет? Если: да, то мое уже дело вам устроить. Вы ничего не заплатите. За вас казна мне заплатит, то есть Крестьянский банк. Первый год – вы по правилам банка ничего не платите; значит, вы в чистой прибыли 12 рублей за десятину, которые вы бы мне платили, если бы я не продал вам имение, а второй и третий год вы можете тоже не платить, пускай казна с вас тянет, пожалуй и не возьмет, а самое худшее, что может случиться, что это имение продадут; тогда я его снова куплю за 75 рублей десятину и вам его опять в аренду начну отдавать по десятинам.

Крестьяне поразились соблазнительною покупкою и давай покупать имение.

Я беседовал сегодня с двумя кадетами Морского училища; один – гардемаринской роты ^[298], другой ниже его годом; оба очень хороших семейств. Невольно разговор коснулся ценза. Я был впечатлен тем, что дух, в котором по-видимому приготовляются к морской службе и воспитываются, есть дух протеста против этого ценза, и вследствие этого какое-то жизненное разочарование сквозит в мыслях и воззрениях на будущее. Слышится уже разговор о выходе в отставку, под предлогом, что не стоит служить, все равно выгонят! Если это духовная черта всеобщая, то нельзя не признать ее весьма грустною. Достойно внимания вот что: самое Морское училище, по мнению их, кадет, находится как бы в противоречии с законом о цензе.

– Почему? – спрашиваю я.

– А потому, – говорит мне кадет, – что у нас так говорят; [И. А.] Шестаков сказал, будто, [Д. С.] Арсеньеву: выгоняйте побольше, а то нам девать некуда вашу массу выпускников, а Арсеньев не выгоняет никого; напротив, он всем дал переэкзаменовки. Ну мы и говорим себе: Арсеньева уберут, а назначат нам такого, который начнет выгонять, и выгонит половину.

Все это явления анормальные и печальные, – но, скажут мне, преходящие и временные… Перемелется, мука будет.

Оно так то так… Но пока Обручевы есть в Морском штабе, я вот чего боюсь. Прежний генерал-адмирал ^[299] под влиянием духа времени коснулся и Морского училища и, как говорят моряки, впустил в него поповичей, словом, уничтожил традицию Морского училища, воспитывавшего молодых дворян…

Я говорил с дворянскими детьми. Они не озлоблены, а разочарованы… Не знаю, что лучше или что хуже. Разочарование их отвязало от морского дела. Послужат и бросят… А у недворян, говорят, озлобление… Озленные они вступят на службу, и не бросят ее, ибо она их хлеб. Вот тут-то я и боюсь: как бы во флоте при цензе не очутилось много недворян и мало дворян, то есть моряков с традициями…

Характерный эпизод в Никол[аевском] кавалер[ийском] училище. Там отпускают на ночлег в праздники домой тех из юнкеров, у которых есть родители или родственники в восходящей линии. Так, к старшему брату не пускают, не верят, но к бабушке или к дядюшке отпускают, хотя бы они были мифические. Нашелся один юнкер, который ходил к дедушке; этого дедушку никто не видел, и не мудрено, потому что оказалось, что юнкер ходил к какому-то опереточному актеру, а не к дедушке. Недавно ночью на каком-то балу этот юнкер после сильной выпивки чувствует обморок и валится. Бросились за водою, и именно за сельтерскою. Ее нашли у швейцара. Берут бутылку и вливают юнкеру в рот насильно. Оказывается нашатырный спирт. Ему прожгли весь рот и горло. Несчастного привозят через день в училище полумертвым… Починили… Но затем начинается педагогика [В. И.] Карташевского. Юнкер уличен в наглом обмане. Казалось бы, взять и исключить. Нет, его не исключают, а всех юнкеров, ходивших на ночлег к родственникам – лишают этого права. Сохраняют его только за теми, которые ходят к родителям.

Спрашивается: где логика и где справедливость?

К. П. Поб[едоносцев] пишет мне вчера про письмо, напечатан[ное] в «Моск[овских] вед[омостях]» из деревни, под заглавием: из частного письма. Я прочитал его и увидел подпись: Н.М… Уверен, что это письмо моего брата ^[300]. Это мысли его и чувства его, и стиль его, и в особенности слышатся его поэтические струны.

Письмо дышит жизненною правдой. Но увы, он пишет про зрелые и старые поколения народа. Молодое, увы, не то, и почти везде не то. Ослабела в нем вера, а с нею ослабели и монархические идеалы… Виновата поганая школа, так называемое народное или земское училище, виновато время былое с его безвластием и безначалием… Отнимите у мужика кабак, уничтожьте все дурацкие народные училища и замените всюду церковными, поставьте над мужиком видимую и осязательную власть, и еще не поздно молодое поколение вернуть на путь отцов и дедов.

№ 24

Всемилостивейший Государь!

Пуганая ворона и куста боится, говорит пословица, простите, но совсем смущенный, не имею другой защиты кроме Вас, Государь!

Сегодня меня призывает И. Н. Дурново и по поручению графа [Д. А.] Толстого делает мне внушение на основании письма [Н. К.] Гирса к гр. Толстому. А Гирс в свою очередь пишет гр. Толстому на основании жалобы кн. Бисмарка, обиженного будто шуткою, которую я себе позволил в одном из № «Гражданина» на его счет. Шутка заключалась в следующих строках ^[302]:

В ответ слышу раздается чей-то грубый звонкий хохот… Он долетел из Берлина, прямо с Вильгельм-Штрассе… то хохочет сам князь Бисмарк…

– В моем семейно-государственном архиве, – говорит, после хохота, маститый канцлер, – есть у меня старая пара панталон…

В этой старой паре панталон есть карман, а в этом кармане спрятано на память то, что вы ищите… мои друзья… справедливость… Панталоны эти я надел новыми как раз в день объявления войны Дании… ^[303] С тех пор, чтобы справедливость не могла беспокоить свет, я снял те панталоны и повесил их в архив… Там, в стареньком кармане, справедливости уютнее… чем на шумной арене света…

Страница