Письма к императору Александру III, 1881–1894 - читать онлайн книгу. Автор: Владимир Мещерский cтр.№ 133

Вот что мне передавали люди, ручающиеся честью за правду каждого из своих слов, и я считаю долгом совести занести эти слова в Дневник.

О Вышнеградском в связи с финансовою нашею критическою минутою, это, на мой взгляд, вопрос во внутренней области в высшей степени важный. Государь дозволил мне говорить о нем, но всего сказать не успел. Главное сказал, о том, как бы хорошо было, если бы Государь его выслушал, и о том, какое важное практическое значение имело бы поручение, теперь данное Вышнеградскому, объездить, начиная с Москвы, все главные центры промышленности и торговли в России, поприглядеться и поприслушаться к гласу народа, к гласу Божиему и затем представить Государю свои мысли и соображения.

Мне кажется, даже более того, я несокрушимо убежден, что это лучший способ для Государя перейти к новому финансовому хозяйству. Так, вдруг сменить Бунге и назначить Вышнеградского имело бы большие неудобства и для Государя, и для самого дела, и для Вышнеградского, наконец. Он очутился бы разом перед сложною задачею нескольких громадных дел разом: и изучения делопроизводства, и изучения финансовых вопросов, и ознакомления с массою новых личностей, и так далее; его ум оказался бы парализован массою прикладного дела; он бы не мог видеть ясно и понимать спокойно.

Совсем было бы другое, если [бы] Государь теперь, в начале зимнего периода, призвал Вышнеградского и просто-напросто спросил его Ему высказать свои мысли тотчас после поданной Бунге записки, и затем, составивши себе о нем понятие ясное, если оно оказалось бы благоприятным, поручить ему в течение 3 месяцев совершить поездку по России и собрать на местах сведения о финансовом положении России. И уже тогда, если бы Государю угодно было назначить Вышнеградского министром финансов, он оказался бы в состоянии приняться за дело с ясным пониманием и своей задачи, и людей.

Я ужасно жалею, что не просил Государя позволения поговорить с Вышнеградским наедине, лицом к лицу, под обязательством честного слова никому ни звука не проронить об этом свидании и содержании беседы, мне кажется, что я бы мог облегчить Государю труд обращения к нему и подготовить почву. Я бы мог узнать, например, сколько времени нужно было бы Вышнеградскому подготовиться, чтобы быть в состоянии устно изложить Государю свои мысли; я бы мог также выяснить предварительно в разговоре с В[ышнеградск]им в его подробностях вопрос о поездке по России, и все добытое от В[ышнеградск]ого изложить Государю, pour Sa gouverne ^[530]. Таким образом, ничего не предпринимая открытого, ничем не рискуя даже малейшим образом подводить или компрометировать Государя и устраняя неудобство от необходимости что бы то ни было предрешать, – получилась бы возможность для Государя приобрести Себе умного и нужного слугу en pleine connaissance de cause ^[531].

Счастлив был бы, если Государь дал бы мне доказательство Своего доверия и веры в мое честное слово относительно сохранения в тайне просимого поручения и удостоил бы меня Ему оказать эту посильную услугу. Во всяком случае, вреда я никакого не сделал бы.

Рассказывал сегодня Ив[ану] Ник[олаевичу] Дурново свою мысль о том, как, казалось мне, могла бы лучше уясниться для Государя личность Вышнеградского как кандидата на должность министра финансов. И[ван] Ник[олаевич] внимательно слушал и затем сказал мне вот что: «Я не совсем с вами согласен. Поездка Вышнегр[адского] теперь в звании частного исследователя по России имела бы неудобства, которые вряд ли перевесили бы выгоды. Он был бы в фальшивом положении. Как частный человек – он не мог бы ездить, ибо он слишком известен и притом член Госуд[арственного] совета; затем если бы начали считать его кандидатом на Министерство финансов, его поездка ставила бы в фальшивое положение министра финансов. На местах могли бы происходить такие сцены: или по знаку из Петербурга – его, Вышнеградского, стали бы обманывать, или, напротив, стали бы эксплуатировать его внимание в расчете на будущие блага. Сам он был бы затруднен в приемах узнавания; требовать сведения неловко, принимать жалобы неловко, и т. д.

Но, – говорит Дурново, – совсем было бы другое, если Государь призвал бы Вышнеградского и сказал ему: “Потрудитесь мне изложить письменно или словесно ваш взгляд на финансовое положение России”. И если бы это изложение удовлетворило Государя настолько, что он был бы назначен министром финансов, и тогда бы Государь ему сказал: теперь прежде всего поезжайте по России и приглядитесь и прислушайтесь к разным центрам экономической жизни, вот тогда бы это поручение Государя своему новому министру финансов имело бы страшно важное значение: 1) оно бы подняло престиж правительства невообразимо высоко, 2) оно бы из поездки Вышнеградского сделало бы событие в высшей степени полезное для финансового дела».

Сегодня уже узнаю невообразимое. Вчера у К^ии Абазы уже было первое совещание, чтобы снова поднять сахарный вопрос и нормировку, но в другом только виде. Причина, почему они затеивают новый поход, заключается в нескольких словах, проскользнувших в мнении меньшинства, где сказано было, что все-таки что-нибудь для сахарозаводчиков надо сделать! Привязываясь к этим словам, хотят нормировку пустить в новой форме и под новым соусом.

Мне кажется, что если попытка эта будет, то, когда предположение внести в Комитет министров новую записку о сахаре представят Государю на благоусмотрение, ответ Его совсем готов: внести в совокупное рассмотрение всех других отраслей промышленности, имеющих нужду в каких-либо покровительственных мерах!

Это был бы чудный ответ!

№ 41

[Дневник 19 ноября – 2 декабря 1886]

Сегодня у меня было много гостей. Беседа была необыкновенно оживленная. Длилась она почти до двух часов, по болгарскому вопросу. Споров было по существу мало; в главном все мы сошлись. Главными ораторами были Т. И. Филиппов, Кутузов и я.

Т. И. и в этот раз прекрасно и убежденно говорил, когда коснулся основы вопроса, церковного разъединения. Картина, им вкратце представленная – поразительна. Мы слушали, притая дыхание. Когда возникла церковная распря между Болгариею и Греческою церковью – как мы отнеслись к вопросу? Как малодушный Пилат, мы умыли руки, оправдываясь тем, что это вопрос политический более, чем церковный! Мы закрыли глаза на историческую правду, а она, между тем, была поучительна и красноречива. Какая бы она не была, Греческая церковь, какие бы ее недостатки не были, однако она и только она в течение 4 веков сберегла православие в Болгарии и сберегла те духовные силы, которые эта самая Болгария признала в данную минуту нужным обратить против этой же Греческой церкви.

Мы остранились; и посмотрите, что вышло, и с какою поразительною ясностью Божий промысл действительно и нас наказал, и Болгарию, смешав в одно и церковный, и политический вопрос ^[532]. И надо изумляться, что так мало на это поразительное явление Божиего рока обращают внимание. Болгары хотят свое церковное управление, это было до войны. Патриарх Григорий XVI ^[533] им говорит: хорошо, вот карта, глядите: вся Болгария до Балкан пусть имеет свою Болгарскую иерархию, так как население там сплошное болгарское; за Балканами, где есть и болгары, и греки, церковное управление должно быть греческое. На это Болгария отвечает отказом и требует себе самостоятельность церковную по сю и по ту сторону Балкан. Мы молчим, и принцип революции, проводимый теми самыми Муткуровыми средством лжи и обмана – восторжествовал; независимость Болгарской церкви незаконная, узурпаторская осуществляется, благодаря, главным образом, роли равнодушного зрителя, сыгранной Россиею.