И тут за дверью послышались приближающиеся шаги и женские голоса.
Эва испуганно метнулась к свободной кабинке и спряталась в ней.
Она сама не знала, чего так испугалась — может быть, просто не хотела, чтобы ее застали за тем, как она замазывает синяки. Не хотела еще раз увидеть в глазах незнакомых женщин презрение. Но теперь ей оставалось только сидеть тихо, как мышь.
Судя по голосам, в туалет вошли две женщины.
— Моего-то сегодня просто не узна-ать! — говорила одна из них, сильно растягивая слова. — Прямо как будто пра-аздник у него!
— А что так? — отозвалась другая с ленивым интересом, больше чтобы поддержать разговор.
— А у него сегодня допрос главной подозрева-аемой! — тянула первая. — Представля-аешь, оставила в автобусе чемода-ан с бомбой, а сама вышла на автозаправке и была такова!
Эва похолодела.
Оставила в автобусе чемодан… вышла на автозаправке…
Речь явно шла о ней.
— Ну надо же! — лениво отреагировала вторая женщина. Чувствовалось, что ее разговор не слишком интересует.
— Но кусок чемодана сохранился, — продолжала болтушка. — Я видела. Хороший был чемодан. Светло-коричневый, из дорогой кожи…
Коричневый… кожаный… это точно ее чемодан! Хотя у нее не совсем коричневый… Нет, это точно ее чемодан. Так, значит, в нем была бомба? Ужас какой!
Эве захотелось провалиться сквозь землю, сбежать…
Нет, убегать нельзя — тогда ее точно сочтут виновной!
Тут дверь туалета снова хлопнула, и раздался новый голос — строгий, постарше.
— Рыжикова, опять болтаешь? Забыла, где ты работаешь? Забыла, что нельзя обсуждать детали следствия с посторонними?
— Но Татьяна Семеновна, я ничего такого… — забормотала болтушка. — Я ничего не обсуждала… и я не с посторонними… я только с Ириной, а она своя…
— А ты уверена, что здесь больше никого нет?
— Конечно, никого! Вы же видите!
По кафельному полу простучали быстрые, решительные шаги, хлопнула дверь одной кабинки, другой…
Эва инстинктивно вскочила на унитаз и застыла, присев на корточки.
Хлопнула третья дверь, шаги остановились перед четвертой кабинкой — той, в которой затаилась Эва. Неизвестная подергала дверцу…
— Опять замок заедает! Надо будет Константину сказать, чтобы починил! Кажется, и правда, никого нет, но ты смотри, Рыжикова, будешь болтать — вылетишь отсюда в два счета!
Открыли кран, зашумела вода, затем послышался звук отматываемого бумажного полотенца, после чего тяжелые шаги утопали прочь.
— Мымра! — сказала болтушка Рыжикова. — Зараза!
— Строит из себя начальницу, а сама просто завхоз! — поддержала ее вторая женщина. — Но ты с ней поосторожнее, у нее кругом связи…
Дверь туалета закрылась за ними.
Эва выждала еще пять минут и вышла из кабинки. Ноги у нее дрожали. Надо немедленно взять себя в руки, иначе ее арестуют прямо здесь.
Эва подошла к двери, на которой был нужный ей номер, неуверенно постучала. Ничего не произошло, тогда она постучала громче. На этот раз из-за двери донесся приглушенный женский голос:
— Войдите.
Она толкнула дверь и оказалась в узкой комнате без окон, в которой были еще четыре двери. Напротив входа, за столом с компьютером и несколькими телефонами, сидела ярко накрашенная девица с короткой темной стрижкой, которая взглянула на Эву свысока и проговорила, растягивая слова:
— Вы к кому-у?
Эва узнала этот голос. Именно эта девица болтала в туалете со своей подружкой, именно она сказала о том, что на месте взрыва нашли фрагмент коричневого женского чемодана.
— Вы к кому-у? — повторила секретарша, и в ее голосе прозвучало чувство превосходства человека, приближенного к власти, над простыми смертными. То чувство, которое писатель Достоевский называл административным восторгом.
«Ничего, подруга, — подумала Эва, — недолго тебе здесь работать, если ты так болтаешь! Вылетишь отсюда в два счета!»
Конечно, она не выдала своих мыслей ни словом, ни взглядом. Вместо этого, скромно потупив глаза, Эва проговорила:
— К Семибоярову.
— Ах, к Артуру Альбертовичу! Одну минуточку, сейчас я узнаю, свободен ли он.
Девица сняла трубку с одного из телефонов и проговорила:
— Артур Альбертович, к вам тут… — она прикрыла трубку ладонью и тихо спросила Эву:
— Ваша фамилия!
— Стрижева.
— К вам тут гражданка Стрижева. Пропустить?
Выслушав ответ, девица положила трубку на рычаг и снисходительно проговорила:
— Можете войти! — показав глазами на вторую слева дверь. — Артур Альбертович вас ожидает.
Эва толкнула эту дверь и оказалась в небольшом полутемном кабинете. Здесь было окно, задернутое плотной темно-зеленой шторой, отчего все вокруг казалось зеленоватым, как будто Эва оказалась под водой. В детстве Эву водили на оперу Римского-Корсакова «Садко», так вот там, в сцене подводного царства, было такое таинственное зеленоватое освещение. Это впечатление усиливалось оттого, что на столе стояла включенная лампа с зеленым абажуром.
Стол был чистым, на нем лежала только одна раскрытая папка и стоял старомодный телефонный аппарат — не с кнопками, а с наборным диском, в центре которого была закреплена круглая металлическая пластинка с какой-то надписью.
За этим столом сидел человек неопределенного возраста, очень худой и бледный. Кожа его была такого зеленовато-серого оттенка, как будто вся жизнь этого человека протекала под землей, в сыром и темном подвале, и он никогда не видел солнца. Хотя, возможно, все дело было в зеленой шторе и такой же настольной лампе.
— Присаживайтесь, — буркнул хозяин кабинета, указав кивком на единственный стул по другую сторону стола.
Эва села. Теперь, когда она была ближе к столу, она сумела прочесть надпись на телефонном диске.
«Будьте бдительны. Телефон не обеспечивает полную секретность разговора».
Мужчина поднял на нее взгляд, оторвавшись от созерцания папки. Глаза его оказались красными, как у кролика. Эва подумала, что он, должно быть, плохо переносит солнечный свет, оттого и сидит с задернутыми шторами.
— Гражданка Стрижева? — проговорил он бесцветным, невыразительным голосом.
— Да, это я… — ответила Эва.
Хотя взгляд этого человека и сама обстановка его кабинета произвели на нее странное впечатление, так что она теперь ни в чем не была уверена, даже в собственном имени.
Семибояров уставился на папку и некоторое время изучал ее содержимое, затем снова поднял глаза на Эву и проговорил: