– Я не понимаю…
– Конечно, не понимаешь. Мое главное открытие здесь, в Зоне – это «ген жизни». Крохотный участок ДНК, позволяющий с дикой скоростью появляться и расти совершенно невообразимым созданиям, которые в других условиях были бы обречены на смерть. «Ген жизни» усиливает жизнеспособность любого организма в разы, снимая навсегда такие проблемы, как совместимость групп крови, опасность сепсиса, гангрены, лучевой болезни. Откуда, вы думали, в Зоне развелось столько мутантов? Это «ген жизни» – главный приз, который получило человечество от Зоны. И то, что мне запретили эксперименты с этим геном, – главная ошибка недоумков из руководства Института. Будущее за генной инженерией, в основе которой – мои скромные труды.
– А как этому прекрасному будущему помогут наши страдания? – с трудом подавляя страх, произнес Малец.
В оцепенении он наблюдал, как Скульптор наполняет шприц мутной бурой субстанцией из темной колбы.
– Сейчас ты все поймешь. Я вколю тебе сыворотку, содержащую очищенный экстракт «гена жизни». И ты поймешь, как это – жить без боли и страха, наполняясь энергией жизни и делясь ей с другими.
– Я… стану мутантом?
– Только в вульгарном понимании этого слова. На самом деле ты станешь новым, более совершенным представителем человечества. В едином порыве, так сказать, вместе со своими друзьями, с которыми ты станешь единым целым.
– К черту! – не выдержал Малец. – Я не хочу никакого совершенства! Я хочу просто остаться собой! Найдите других желающих для своих опытов!
– Ценю твой благородный порыв, но все уже решено, – ровно сказал Скульптор. – Сначала инъекция, а дальше… Дальше ты сам будешь просить меня: «Режь, кромсай, шей!» Даже боль станет доставлять тебе удовольствие. Знаешь, я даже немного тебе завидую…
Игла вонзилась в вену на сгибе локтя. А дальше… Дальше произошло странное.
Нет, он не ощутил ничего из описанного безумным ученым. Напротив, разум стал проясняться, появилось непривычное чувство – как будто он скоро вспомнит что-то важное. То, что он по какой-то причине изо всех сил старался не вспоминать. Это важное знание медленно всплывало из глубины памяти, как морское чудовище из мрачной пучины, и знаменовало собой что-то не менее страшное, чем угроза превратиться в уродливого мутанта.
Видимо, все это отразилось на лице «пациента», потому как Скульптор озабоченно склонился над ним, расширил ему пальцами веки на глазу, проверяя зрачки. Сказал недоуменно:
– Я чего-то не пойму… Сыворотка испортилась? Или доза маловата?
– Что, не действует? – с неожиданным для себя мрачным удовлетворением спросил Малец. – Давай, еще коли, чего там!
– Новую капсулу! – сухо приказал «доктор». – Из свежей партии, в холодильнике!
Одна из безликих лаборанток тихо направилась к двери.
– Давайте сюда девчонку!
Бескожие бросили Лапу на кафель рядом с Мальцом. Девушка уже не рыдала, не билась в истерике. Она казалась апатичной, сломленной. Парень поглядел на нее, сказал:
– Все будет хорошо. Я чувствую.
Наверное, прозвучало это не очень убедительно. Лапа молча кивнула в ответ. Аппарат на кронштейне над ними с тихим жужжанием переместился к девушке. Смотревший на экран Скульптор выглядел озабоченным.
– Вот так всегда – большое дело стопорится из-за какой-то мелочи, – сказал он, принимая из рук безликой новую капсулу с бурой жидкостью. – Но это мы сейчас исправим.
Малец сам выставил перед собой руку. Чокнутый биолог старался не смотреть ему в глаза. Торопливо набрал в шприц новую дозу «сыворотки жизни». Вколол. Напряженно уставился на «пациента».
– Что, Скульптор, не выходит «каменный цветок»? – без тени улыбки произнес Малец.
Видимо, реакция парня была вовсе не та, какой ждал садист. И это его взбесило.
– Проверим на девке! – отрывисто сказал он, вновь наполняя шприц.
– Не надо.
Скульптор с удивлением обернулся. Наверное, мало кто вызывался ему советовать в профессиональных вопросах. Тем более что советчиком оказался …
Клещ.
Никто не заметил, как он оказался в лаборатории – скорее всего, зашел через дверь, открытую безликой лаборанткой. Другое дело – непонятно было, почему не среагировали преданные хозяину бескожие монстры.
– Это, вообще, кто? – дребезжащим голосом спросил Скульптор. – Кто пустил?! Охрана!
Двое бескожих приблизились к боссу, странным образом игнорируя присутствие «постороннего».
– Чего встали?! – заорал «доктор». – Взять чужака!
Охранники принялись топтаться на месте, озираться по сторонам своими выпученными глазами, но в упор не замечали Клеща, который прошел мимо них, словно обрел невидимость, приблизился к лабораторному столу и склонился над Мальцом, глядя на парня своим пугающим взглядом.
– Ты искал Буку, – сказал Клещ. – Он здесь.
Еще недавно молодой ученый в страхе заорал бы: «Да при чем тут Бука – меня собирается резать сумасшедший мясник!» Но бурая субстанция в крови, порожденная не столько безумным гением, сколько самой Зоной, что-то сделала с ним, активировала какие-то тайные кнопки, сдвинув целые пласты сознания.
И потому парень спросил тихо:
– Ты уверен?
– Ты сам знаешь, – сказал Клещ. – Ты знаешь это уже давно, просто боишься признаться себе в этом.
– Так кто?! Кто же он?
– Ты. Ты – Бука.
Глава восьмая
Гнилой каньон
Естественной реакцией на слова мутанта должно было бы стать изумление. Затем протест, страх, истерика и все такое прочее. Но Малец испытал совершенно другое чувство.
Печаль.
Он вспомнил. Вспомнил то, что однажды усилием воли заставил себя забыть, загнав память в темные глубины подсознания. Тогда для этого у него были и способности, и силы. Ведь тогда он все еще оставался порождением Зоны, страшилкой для начинающих сталкеров и объектом охоты для искателей легкой наживы.
Букой.
Тогда он думал, что навсегда покидает Зону. Он хотел малого: стать как все, растворившись в толпе, придумав себе новое имя, биографию, место в жизни. И это ему почти удалось. Самого себя он сумел убедить в том, что он ученый, и более того – в это поверили «коллеги», ведь мало кто знал о Зоне больше, чем он. Липовый диплом, липовая биография, фальшивая жизнь. Вскоре он действительно стал тем, кем хотел, – одним из всех. Единственное, от чего не удалось избавиться, так это от снов, которые время от времени прорывались из глубин спрятанной памяти и пугали картинами иной реальности. Он старался не обращать внимания на эти приветы из чужой теперь ему жизни, полагая, что это обыкновенные кошмары. Снотворное, яростная учеба и сверхурочная работа – все это должно было заглушить голос его тайного «я».