Просто Рим. Образы Италии XXI - читать онлайн книгу. Автор: Аркадий Ипполитов cтр.№ 59

Граф д'Эрфейль препотешно жаловался, браня на чём стоит свет окрестности Рима.

„Где это видано? – повторял он. – Ни загородных вилл, ни колясок, – никак не подумаешь, что мы подъезжаем к большому городу! Бог ты мой! Что за унылый вид!“»

Отличный журналистский текст, очень актуальный. Госпожа де Сталь пишет так же хорошо, как Екатерина Дёготь: сказано всё, что надо. Эти две элегантные женщины очень похожи на портретах. Госпожа де Сталь в своём романе устами д'Эрфейля повторяет слова Мишеля Монтеня о Римской Кампании, ещё в XVI веке ужасавшегося её дикостью и нищетой. В своём Journal de voyage en Italie, «Дневнике путешествия в Италию», на русский, к сожалению, до сих пор не переведённом, Монтень описал и обругал окрестности Рима гораздо красочней. Госпожа – модная женщина, она над квазимодным д'Эрфейлем иронизирует. Будучи выше общих мест, писательница в «Коринне» прямо и просто формулирует новую актуальную тему: прелесть Италии в том, что она отстала от времени и несовременна. Роман был написан в 1807 году и, став бестселлером, определил шаблон восприятия итальянской культуры на полтора столетия. Д'Аннунцио, пытавшийся Италию представить современной, шаблон не изменил, с ним ничего не мог поделать даже футуризм, существовавший отдельно, в Милане, и вскоре растворённый в муссолиниевском неоклассицизме. Переоценка Италии, теперь ставшей самой современной страной в мире именно благодаря тому, что у неё так много прошлого, началась со «Сладкой жизни» Феллини. То есть в 1960 году.

Тютчев «Коринну», конечно же, читал, может даже, ею и восхищался, но смысл его стихотворения не имеет ничего общего с разумностью рассуждений госпожи де Сталь. Оно именно про Рим, про его меланхолию благоухания, цветов и голосов – про великолепие и печаль Виа Джулиа с её тёмнеющими дворцами, с ароматами, плывущими из заброшенных садов, ещё не испорченных Лунго Тевере, с гулким звуком шагов редких прохожих в сумеречные часы. Черепа и соколы с обнажёнными грудями – «предвестники для нас последнего часá и усладители последней нашей муки» – ими-то «Судеб посланник роковой, когда сынов Земли из жизни вызывает, как тканью лёгкою, свой образ прикрывает»… Это Тютчев, а что тут делает Жермена?

* * *

Сергей Лучишкин. «Шар улетел» c Государственная Третьяковская галерея

Экс-Madame Mère de l'Empereur была последней европейской знаменитостью, обитавшей на Виа Джулиа. К ароматам и гулким шагам можно ещё добавить и полчища малярийных комаров. При госпоже де Сталь улица не была в почёте, а когда Тютчев писал свою Mal'aria, так даже Madame Mère уже с неё съехала. Ни в одном из своих фильмов Феллини не показывает Виа Джулиа. Так продолжалось примерно до начала девяностых прошлого века, когда вдруг Виа Джулиа оказалась снова в топе. На ней открылось много небольших, но изысканных магазинов антиквариата и современного мебельного дизайна, несколько дорогих кафе и гостиниц. По вечерам вдоль улицы выкладывались терракотовые плошки с горящими в масле фитилями, подобно тем, что освещали ренессансные праздники. На Виа Джулиа появился народ, она даже не то что была, но обещала стать оживлённой и по вечерам. Продолжалось это по римским понятиям недолго, лет десять-пятнадцать. Антикварные и дизайнерские магазины позакрывались – и мировой кризис, и вечный итальянский, – переехали повыше, где больше толчётся народу, поближе к Виа дель Говерно Веккио, Улицы Старого Правления. Эта улица названа так после того, как управление Папской областью в 1755 году из расположенного здесь Палаццо Нардини переехало в более обширное Палаццо Мадама, выходящее на одноименную площадь. Виа дель Говерно Веккио теперь чуть ли не самая оживлённая улица старого Рима. Несколько ресторанов и гостиниц на Виа Джулиа, однако, осталось, но они лишь для избранных – довольно дороги. Теперь поздним вечером, как и при Тютчеве, на главной улице Ренессанса никого нет. В последний мой приезд в Рим как раз с целью думать и смотреть для того, чтобы начать писать о Риме, я решил впитать в себя дух Виа Джулиа и специально на неё пошёл после полуночи, чтобы медленно и серьёзно пройти её всю, от Сан Джованни деи Фиорентини до Понте Систо. У Фарнезе чернела арка, все флюгарки молчали, серебряного месяца не было видно, а серебряного века и след простыл. Полутёмная Виа Джулиа была прекрасна и пуста. Только около отеля «Индиго» в луже мерцающего света, льющегося из ресепшен, стояло двое презентабельных мужчин. Мужчины, выйдя покурить после изысканного индижного ужина в соседнем I Sofà, обсуждали важные – в этом не было сомнений – дела. Приближаясь к золотистой лужице, коя их собой купала, я услышал родную святую речь: мужчины говорили о внутренней жизни своих офисов, им, по всей видимости, принадлежащих. Слова звонко и чётко разносились в каменной тишине, так что я понял, что обсуждаются проблемы воспитания нового поколения. Когда я подошёл совсем близко, в ухо мне вдарила фраза, которую буду помнить всю жизнь, ибо Мнемозина такая дура, что вот я немецкий учил-учил с молодости до седых волос, а ни хрена не выучил, зато неприличное четверостишие, которое мне на переменке рассказал одноклассник, запомнил с лёту. Фраза была:

Я, б…, ему и говорю, я тебя не вы… хочу, а хочу, на х…, чтоб ты человеком стал…

Как гениально и просто человек в одном предложении пересказал весь смысл «Смерти в Венеции», подумал я. Прав, прав, сотни раз прав Тонио Крюгер, ввернувший Лизавете Ивановне про русскую святость. Фраза оторвалась от губ презентабельного мужчины, и, как воздушный шарик в чудесной картине Сергея Лучишкина «Шар улетел», чуть-чуть покупавшись в золотистом свете, воспарила, поползла к небу вдоль фасада церкви Санта Мария дель Суффраджо, которая посвящена отнюдь не Мадонне – покровительнице суфражисток, как может вполне обоснованно показаться. Suffragio по-итальянски «избирательное право», но к тому же ещё означает и различные добрые дела, молитвы и покупку индульгенций в том числе, что облегчают и сокращают страдания в Пургаторио, Чистилище так что Санта Мария дель Суффраджо – Святая Мария Помощи Страдающим Грешникам. Помедлив у Страдающих Грешников, фраза задела угол Карчере Нуове, и, взмыв вверх над их крышами, увлекаемая юго-восточным ветерком, достигла Альтана дель Борромини, замерев над ней прямо перед носом застывшей в удивлении от услышанного Бьянки-Сильваны, ибо та хабло раскрыла, поняв, что этой фразой ей объясняют отношения профессора-Ланкастера с Кондратом-Хельмутом, которые она интерпретировала по-своему, по-бьянковски, что только что профессору и выложила, перед тем как выйти на террасу покурить. Огорошив Бьянку, фраза, дивная и лёгкая, устремилась вверх, вверх, ad astra per aspera, к звёздам через тернии, больше ни на что не обращая внимания.

Караваджо. «Больной Вакх»