Кто остался под холмом - читать онлайн книгу. Автор: Елена Михалкова cтр.№ 79

Машина медленно выкатилась из двора. Герман всегда опасался задавить соседского кота или мелкую глупую дворняжку из тех, что любят кидаться под колеса.

Он ехал и думал о Володе. Ему давно было ясно, что произошло двенадцать лет назад. Бедняга нарушил слово, отправился искать Полину без него, и что-то пошло не так; она освободилась и убила мальчика. Где теперь его юный друг, умный, храбрый и добрый? Не было ни могилы, ни места, где его настигла смерть. Изредка, когда тоска становилась непереносимой, он приходил к Феде Буслаеву, которого похоронили не возле родителей, а поодаль, и долго сидел там, представляя, что под надгробной плитой лежит Володя. Не то чтобы после этого тоска отступала, просто внутри зарождалось что-то еще, кроме нее. Обида. Злость. Зачем не послушал его, идиот! Испугался, что Герман застрянет в больнице с Наумом до августа, – и поторопился.

С кем теперь разделить свою тайну?

Не с кем.

Полина лишила его всего.

Много лет Германа мучил навязчивый кошмар, в котором она прокрадывалась в его комнату ночью, как тогда, забиралась под одеяло, прижимаясь холодными босыми пятками к его ногам, а затем делала с ним… нет, невозможно произнести даже мысленно; делала нехорошее, стыдное, вдвойне страшное оттого, что за тонкой стенкой спали родители, и его бросало в холодный пот при мысли о том, что мать через открытое окно услышит шепот и поскрипывание. Больше всего его поразила разница между скромной студенткой, которую он видел днем, с волосами, заплетенными в две короткие тугие косички, и этим отвратительным мокрогубым существом, у которого вокруг головы висело огненное облако; оно бормотало ему на ухо со смешком «ну давай же, племянничек, чего ты», а потом…

Потом она засмеялась.

Сначала это было приглушенное хихиканье, но оно нарастало, и он, придавленный к кровати ее могучим коровьим телом, напрасно рвался к ней, тянулся вверх, чтобы зажать ей рот, – она продолжала смеяться все громче, она гомерически хохотала, раззявив над ним огромную пасть, жерло, в которое его засасывало все глубже, и наконец от этого громоподобного звука у него лопнули барабанные перепонки и он сам закричал от боли и ужаса, извиваясь как червяк, – и кричал потом каждый раз, просыпаясь на мокрых от пота простынях.

Они больше не гостили в летнем доме под Вологдой. Не потому, что мать догадалась о чем-то, – в этом случае с нее сталось бы выгнать его из дома, поскольку испорченный мальчишка ей был не нужен, как она твердила не раз, заставляя его выключать очередной непристойный фильм или выбрасывая диск с записями Меркури, – но по причине совсем позорной: у него развился энурез. Не было и речи о том, чтобы родители привезли к родственникам своего четырнадцатилетнего сына в памперсе.

Он перестал мочиться в постель только после смерти матери.

Иногда Герман задумывался о том, когда Володя прозрел. Жить с ней в одном доме… Невозможно представить, что довелось перенести мальчику! Но тот нашел в себе силы освободиться.

Полина не исчезла, она проявлялась снова и снова, иногда почти не скрываясь, как с той девкой, Куренной, бесстыжей тварью; она дразнила их и получила свое. Однако по большей части Полина маскировалась. Хихикала в кулачок, наблюдая за ними из песочницы, или крутилась на турнике в школьном дворе. Герман не всегда определял, где она теперь, но у Володи глаз на нее был наметан. Он ни разу не ошибся.

Полина могла изменить в себе все, кроме одной особенности; то была метка, которой Господь однажды в праведной ярости своей пометил шельму, и с тех пор она не могла избавиться от нее. Хотя и пыталась. Да, пыталась.

В этом году попалась особенно злобная и живучая Полина.

В прошлый раз ей помогла случайность: когда он, выйдя из машины, хотел перетащить ее к жертвеннику, неподалеку показался грибник. Вернись этот человек сюда после отъезда Германа, он мог бы наткнуться на след от сдвинутой крышки. И потом, времени до заката оставалось мало, а Герман всегда подходил к делу обстоятельно. Разве можно иначе? Праздник Освобождения, Великий День; он будет вспоминать его весь год. К каждому июлю у него имелся свой ключик. Герман не мог перепутать их, но все равно подписывал даты. И еще ему нравилась систематизация. В его фотоателье всегда царил порядок; в отличие от многих собратьев по профессии бардак он считал неприличным.

Ключики. Каждый от своего года. Стоило коснуться шелковистой пряди, вдохнуть ее запах – о, аромат сохранялся годами! – и открывалась потайная дверь в пещеру, за которой хранились такие сокровища, что Монте-Кристо был уличным попрошайкой по сравнению с ним, Германом. Он обнимал свои сундуки, десять сундуков, в каждом из которых хранился бесконечно долгий счастливый день; он перебирал минуты, как драгоценные камни. Ему не нужен был опиум: он погружался в волшебный сон, раз за разом проживая одно и то же впечатление, окрашенное в разные тона, как фотография, пропущенная через разные фильтры: восторг, торжество, упоение и под конец – наслаждение высшего порядка. Что была в сравнении с этим гнусная возня, короткие похотливые слияния! Мерзость и паскудство. Герман вовсе не презирал тех, кто жаждал плотских удовольствий: бедняги не знали иной радости, и при мысли об этом его охватывала жалость.

Теперь все его ключи были испорчены. Прикасаясь к ним, он мог думать лишь о том, как она смеялась, заполучив их, и эта мысль вызывала к жизни воспоминание о том хохоте, который он слышал сам.

Отныне он был нищим. Первые ключи исчезли с Володей: мальчик взял их с собой, Герман не знал зачем. Эти он сжег своими руками, плача взахлеб, как ребенок.

Герман считал себя добрым человеком. Но у него дрожали пальцы от нетерпения, когда он думал о том, что этой Полине достанется больше, чем всем предыдущим вместе.

3

Бабкин вел машину с такой скоростью, что Илюшин недоумевал, как он успевает ориентироваться по карте. В начале пути дорога напоминала сеть, которую накинули на лес, но когда они углубились на двенадцать километров, все ответвления пропали.

Макар обернулся к напарнику:

– Если все эти годы он охотился не в Беловодье, получается, в соседнем городе произошло десять убийств за десять лет. Как это могли пропустить?

– Вряд ли город, – ответил Сергей, не отрывая взгляда от колеи. – Нужно смотреть исчезновения рыжеволосых людей в радиусе пятисот километров.

– Почему пятисот?

– Потому что статистика по серийникам. Если работа убийцы не связана с дальними разъездами, он охотится в пределах этой территории.

– Тоже вообще-то дофига, – пробормотал Макар.

– До базы доезжать не будем, бросим это железо в кустах. Вроде бы Герман должен быть в городе до восьми, пока официально не закончится праздник, но черт его знает, как он поступит. Обыскиваем спортбазу, если девчонка жива – подгоняем машину и грузим ее.

– А Германа пусть ловят местные, – согласился Илюшин.

– Посмотрим, – хмуро сказал Сергей.

Он крутанул рулем, и машина неожиданно мягко вскарабкалась на обочину, словно ее подтолкнули сзади. Бабкин забросал ее ветками.