— Ага…
Котов шатучей походкой пробрался в хвост, к «удобствам», чтобы отлить.
Оправившись, он открыл маленький лючок в жестяном унитазе и смутился — внизу видны были крыши домов, заснеженная улица…
Сделав вид, что ничего не было, Степан вернулся и плюхнулся в плетёное кресло рядом со столиком — это место в гондоле называли на моряцкий манер — кают-компанией.
Напротив устроился артофицер Князев.
Опять-таки, если с кораблём сравнивать, то Игорь был штурманом.
— Как там большевики поживают? — спросил Князев.
Степан поджался, поёжился.
— Да так себе… — промямлил он. — Голодает народ.
— Ну так… Ясное дело! Если у крестьян весь хлеб отбирать, а после делить! Заголодаешь.
— А что ж делать, если они сами не дают?
— А с какой стати они давать должны? — подивился Игорь. — Это ж их хлеб! Они полгода, считай, корячились, потом умывались, а продотрядовцы явились — и грабят!
— Ну почему сразу — грабят… — пробормотал Котов.
— А как? Вот батя мой, к примеру, запахал по весне, посеял, ходил потом, чуть ли не каждый комочек рукою разминал. А какой-нибудь комиссар придёт и все сусеки опорожнит? А батьку на что жить? Кору глодать, как тамбовцы?
Степан хотел было сказать, что в Тамбове кулаки бунтовали, чтобы пролетариев голодом морить, а их эсеры подзюкивали, но смолчал. Не дай бог, раскроют ещё…
— Они там смычку затеяли…
— Какую смычку?
— Между городом и деревней.
— А зачем?
— К-как?
— А так! Зачем все эти глупости городить? Вон как под нами! Глянь вниз! Посадил дед репку, выросла репка большая-пребольшая. Вытянул её дед — и на базар! И продал. А на денежки те и себе рубаху справил, и бабке обнову, и внучке гостинец. Так-то!
У Котова на языке вертелись заученные истины, вроде товарно-денежных отношений и мелкобуржуазных пережитков, но он смолчал, впервые ощутив некую шаткость теории.
Всё вроде складно у Маркса выходит, а с жизнью никак не сочтётся.
Степан разозлился даже на Князева — всё так стройно было, понятно и просто, и на тебе!
— Я не понял… — затянул он, — а как это твой отец-помещик землю пахал? Сам, что ли?
Князев глаза выпучил, но сдержать хохот не смог.
Его поддержали и Матвей, и пулемётчик Чучелов, не зло прозываемый «Чучелом», и моторист Кулев.
— П-помещик… — еле выдавил Игорь, трясясь от смеха. — М-мироед… Ох-х, Стёпа, я вижу, красные тебе мозги чуток подвернули-таки! Это только у большевиков офицерьё сплошь помещики да буржуи, а мы-то беднота гольная! Иной мастеровой больше зашибал, чем поручик или даже капитан. А батя мой — из крестьян, дед и вовсе крепостным был. А у Левия нашего, Матфея, отец парикмахер. Тоже, знаешь, не из богатеев!
— Да-а… — вздохнул Матвей, заводя глаза к потолку. — Марципанов с серебра не кушали-с…
— Степан! — раздался голос Томина. — Сменяй!
— Слушаю!
Сменились, сбавили высоту. Опять сменились.
Бросив линию железной дороги, аэроплан шёл прямо к Горловке.
Повернув немного правее в поля, Томин уменьшил газ и пошёл вниз.
— Ищи место для посадки!
Капитан начал футах на трёхстах делать круги над степью.
— Вон место хорошее! Ровное!
— Вижу!
Воздушный корабль снизился окончательно на третьем круге. Мазнув взглядом по броневикам, выстроившимся в стороне, Котов скомандовал:
— Контакт!
Томин взял на себя, и «Александр Невский» покатился по снегу.
— Так, — бодро сказал командир, — полдела сделано!
— А здесь кто, вообще, стоит? — осведомился Котов, поглядывая на подбегавших солдат.
— Донцы, — уверенно заявил капитан.
— Не-е… — протянул Матвей. — Казаки, они на правом фланге. Дроздовцы здесь.
— Дроздовцы? — насторожился Степан.
Экипаж по одному спустился на утоптанный снег.
Котов задержался в гондоле.
— Точно, дроздовцы, — кивнул командир и встрепенулся вдруг: — Ёп-перный театр! Кирюха!
Он бросился навстречу молодому офицеру в чёрной кожаной форме.
— Томин! — захохотал тот. — Вот так встреча! Ты как тут?
— Да вот подарки на Рождество везу! Пудовые и потяжелее! Лично в руки красным передам, прямо в окопы! Ха-ха-ха!
Обернувшись, он крикнул:
— Игорь! Узнаёшь?
— Авинов! — ухмыльнулся Князев. — Здорово! Я смотрю, погоны-то уже без звёздочек!
— Знамо дело, на том стоим!
Сердце у Котова дало мгновенный сбой и зачастило.
Ах как славно…
Так ты здесь, враг мой разлюбезный! Не покидая аэроплана, Степан пригляделся.
На фотографических снимках, которые ему показывал товарищ Троцкий, Юрковский-Авинов был с усами, а у этого морда бритая. Но похожа. Да он это, он!
Тот самый белый шпион, убивший настоящего Юрковского, преданного делу революции, и занявший его место.
— А что это за форма? — заинтересовался Матвей.
— Текинцы мои вернулись, — заулыбался Авинов, — вон на те броневики пересели. А я нынче командую 1-й Особой автоброневой ротой!
— Поздравляю!
— Растут люди! — преувеличенно уважительно произнёс Томин. — Ну ладно, я в штаб, узнаю точно, куда мне подарки складывать, и назад! Матвей! Смотри, чтоб моторы не остыли!
— Будьте благонадёжны, ваше высокоблагородие!
Князев с Авиновым о чём-то оживлённо болтали, а Степан отошёл вглубь кабины, с любопытством поглядывая в окна.
За военным полем, на которое сел аэроплан, стояли бронеавтомобили, а ещё дальше пластались невысокие, основательные строения железнодорожной станции.
Корячились голые акации, торчала гранёная кирпичная труба с закопченным верхом.
Котов почему-то ожидал увидеть одних офицеров, однако как раз «их благороднее» не углядел.
Зато рядовых хватало — в шинелях и папахах, в полушубках и кубанках. Пехотинцы, артиллеристы, конники.
Мимо проходили путейцы и машинисты из паровозных бригад, они степенно здоровались с белогвардейцами, нисколько не различая в них враждебный элемент.
Котов покусал губу, соображая.
Момент выходит удачнейший — вот он, Авинов! А вот аэроплан.
Хватай беляка, волоки, вяжи — и на взлёт! И к своим. Ага…
А шиш с маслом не хочешь? Вот ведь…