Моя душа темнеет - читать онлайн книгу. Автор: Кирстен Уайт cтр.№ 6

Как-то раз, взобравшись на склон горы, Богдан объявил, что намерен жениться на Ладе.

– Зачем нам жениться? – спросила Лада.

– Потому что с остальными девчонками скучно. Я ненавижу девчонок. Всех, кроме тебя.

Лада уже понимала, смутно и со страхом, что ее будущее так или иначе связано с замужеством. Ее мама уже давно вернулась в Молдавию (или сбежала туда, в зависимости от того, какие слухи приходилось слышать Ладе), и рядом не было никого, у кого она могла бы об этом спросить. Даже няня только цокала языком и говорила: Довлеет дневи злоба его, из чего Лада заключила, что брак – это зло.

Порой она представляла себе темный силуэт у алтарного камня. Стоит взять его за руку и он возьмет от нее все, что ему нужно. Она загоралась ненавистью при одной мысли об этом человеке, который только и ждет, чтобы заставить ее ползать.

Но это был Богдан. Она подумала, что если и выйдет за кого-нибудь замуж, то за него.

– Хорошо. Но только если мы договоримся, что я всегда буду главной.

Богдан рассмеялся.

– А разве сейчас это не так?

Резко толкнув Богдана в плечо, Лада поспешно стерла из памяти видение о темной фигуре у алтаря. Здесь, на этой горе, все было идеально.

– Мы поженимся прямо сейчас.

– Как?

– Дай мне руку.

Он повиновался и зашипел от боли, когда она провела по его ладони кинжалом. То же самое она проделала и со своей рукой, потом быстро схватила его ладонь и прижала к своей. Теплая влага смешалась между их маленькими, грязными ладошками.

– На этой горе, с моей матерью Валахией в качестве свидетельницы, я становлюсь женой Богдана отныне и навсегда.

Он ухмыльнулся, и его большие уши покраснели в лучах заходящего солнца.

– На этой горе, с матерью Лады, глядящей на нас из деревьев и камней в качестве свидетельницы, я женюсь на Ладе отныне и навсегда.

Она плотнее сжала его руку.

– И я главная.

– И ты главная. – Они разжали ладони, и Богдан сел на землю, озадаченно и разочарованно нахмурившись.

– И что теперь?

– Откуда мне знать? Я еще никогда не выходила замуж.

– Нам надо поцеловаться.

Равнодушно пожав плечами, Лада приблизила свои губы к губам Богдана. Прикоснувшись к ним, она почувствовала, что его губы мягкие, сухие и теплые, а черты лица на таком близком расстоянии размылись, и он стал выглядеть так, будто у него три глаза. Она рассмеялась, и он тоже. Остаток дня они провели, прижимаясь нос к носу и рассказывая друг другу, как ужасно они выглядели с одним глазом, или с тремя, и описывая все остальные трюки их зрения.

Они больше никогда не говорили о своем браке, но прошло несколько недель, прежде чем их ладони зажили.

После бесконечной череды солнечно-зеленых дней, они наконец вернулись в Тырговиште. Но ощущения, что они вернулись домой, у них не было. Лада тосковала по тому, что оставила в путешествии. Когда-нибудь она вернется на Арджеш, заново отстроит крепость на горе и станет жить в ней с отцом и Богданом. Может быть, даже и с Раду.

Там будет лучше, чем в Тырговиште. Где угодно будет лучше, чем в Тырговиште.

1447 год. Тырговиште, Валахия

Раду, все еще не слишком рослый в свои одиннадцать, ударил по заледеневшей снежной корке. Он замерз, устал и злился. Проносясь мимо него, Лада и Богдан радостно вскрикивали; старый металлический щит с трудом выдерживал их двоих. Они подпрыгивали на кочках холма и останавливались только на берегу реки. Потом поднимались оттуда целую вечность, волоча за собой тяжелый краденый щит. Раду разок попытался помочь им затащить его, но они на него даже не взглянули.

Лада и Богдан втаскивали щит обратно на холм, собираясь скатиться еще раз, и болтали на своем тайном языке. На языке, который, как они думали, Раду не понимает.

– Только взгляни на него, – рассмеялся Богдан. Его дурацкие оттопыренные уши побагровели от холода. – По-моему, он сейчас заплачет.

– Он всегда плачет, – ответила Лада, даже не потрудившись посмотреть на Раду.

От этих слов в глазах у Раду закололо от слез. Он ненавидел Богдана. Не будь здесь этого болвана, Лада бы каталась с холма вместе с Раду. И с Раду делилась бы своими секретами.

Он пошел прочь через сугробы. Солнце отражалось от снега и слепило глаза. Если они заметят его слезы, он скажет, что это от света. Но они все поймут. У берега река замерзла – насколько он видел вдаль, всюду был лед. Неподалеку играли дети, его ровесники. Он пошел в их сторону, стараясь делать вид, что направляется куда-то по своим делам.

Ему хотелось, чтобы они позвали его играть.

Ему хотелось этого так сильно, что от этого желания ему было больнее, чем от замерзших пальцев.

– У меня есть медовый пирог. Его получит тот, кто осмелится дойти до середины реки, – объявил самый старший мальчик. Вместо ботинок его босые ступни были завернуты в тряпки, но его горделивой осанке позавидовал бы любой боярский ребенок.

– Лжец, – ответила маленькая девочка с длинными косами, выбивавшимися из-под шали, повязанной на голове. – У тебя никогда не бывает еды, Костин.

Мальчишка с вызовом вскинул голову.

– Я могу пройти дальше, чем любой из вас, – с гордостью заявил он. – А вы? Кто из вас самый смелый?

– Я, – выпалил Раду. И тотчас же об этом пожалел. Осторожный от природы, он всегда боялся боли и старался не рисковать. Именно из-за этого Лада и Богдан так часто над ним смеялись. Он никогда бы не решился пройтись по замерзшей реке.

Он уже было отступил назад, как услышал за спиной радостный возглас Богдана. И решительно шагнул вперед.

Дети оглянулись, только теперь заметив его. Костин прищурился, разглядывая дорогую одежду и кожаные сапоги Раду. Раду хотел быть его другом. Даже более того: сам до конца не осознавая, Раду хотел быть Костиным. Он хотел открыто смотреть людям в глаза, без страха, без стыда, независимо от своего положения.

Костин приподнял верхнюю губу, и Раду охватил внезапный страх, гораздо больший, чем страх перед замерзшей рекой. Он испугался, что Костин проигнорирует его или велит ему уйти. Он боялся, что дети посмотрят на него и поймут, что он не стоит потраченного времени.

– Если ты пройдешь дальше меня, получишь мои сапоги, – отчаянно выпалил Раду.

Костин лукаво поднял брови.

– Клянешься?

– Всеми святыми.

Дети, казалось, были поражены этим внезапным и неуместным заявлением Раду. Это была очень серьезная клятва, ведь святых было больше, чем Раду мог запомнить. И он знал, что нельзя упоминать их при таких обстоятельствах. Раду расправил плечи, подражая агрессивной позе Костина.