О бедной сиротке замолвите слово - читать онлайн книгу. Автор: Карина Демина cтр.№ 55

Я выглянула в коридор.

Тихо.

Разумные люди спят и седьмой сон видят, а я тут… и на улицу? Нет, не на улицу… там и дождь, и ветер, причем такой, что деревья к земле гнутся… Самая та погодка для злодеяний.

Нет, пусть будет что будет, а на улицу я точно носа не высуну, даже во благо мира…

Я некоторое время постояла, прислушиваясь к окружающей тишине. И, кажется, где-то недалеко раздался скрип… точно, скрип.

И вздох.

И тень мелькнула. Мелькнула и исчезла… проклятье, надеюсь, браслетик нынешний не бракованный, ибо чувствует задница, приключение будет еще то. Я огляделась и, вспомнив, что близ туалета виднелась кладовая со всякой всячиной, решительно распахнула дверь.

Подвиг подвигом, но со шваброй в руках всяко надежней.

– Эй… – голос мой утонул в тишине, которая вдруг стала вязкой, тяжелой.

Зверски захотелось спать.

Веки налились свинцом, интуиция и та, слабо вякнув, что это все неспроста, заткнулась, не иначе уснула. А я лишь крепче вцепилась в швабру.

Спать нельзя.

Не знаю, что тут творится, но если оно, чем бы оно ни было, хочет, чтобы я заснула, то хрен ему… спящие беззащитны, а у меня швабра имеется. Я потрясла головой, и, удивительное дело, сон отступил. Нет, что-то такое нашептывало, что не дело это, ночью по коридорам разгуливать, что в комнатушке моей кровать меня ждет, остывает… что дождь за окном колыбельную поет и надо бы прислушаться к дождю… но теперь мне было куда как легче справиться с шепотком.

А на помощь… кого и как?

Орать?

Подозреваю, если не все, то почти все спят глубоким сном. Ори – не доорешься… а если доорешься, что сказать? Может, это местное заклинание работает, студентам отдых дарит. Буду выглядеть дура дурой… нет, этот факт не особо волнует, но…

Я двинулась к лестнице.

Держалась стены и шла медленно, то и дело останавливаясь. И снова скрип… и, кажется, белесая тень мелькнула впереди.

Не тень, фигура… я покрепче сжала швабру. Так, драться мне приходилось, да и дядя Леня кое-чему научил. Вот только он раз за разом повторял одно: «Драка серьезная – не бабьего ума дела… пихнула и беги, быстро беги, Маргоша… в ногах твое спасение».

Спасение дрожало, и вообще как-то поганенько было внутри…

– Эй, – звук моего голоса нарушил тишину. – Стой…

Она поднималась по лестнице.

Теперь видно было, что это девушка, отчего мне изрядно полегчало: с девицей справиться всяко легче.

– Эй, что ты делаешь?

Она ступала медленно. И как-то… странно? Точно танцуя на цыпочках. Кто в нормальной жизни ходит на цыпочках? А эта… рубашонка коротенькая, едва задницу прикрывает, зато рукава широки. Девчонка эта руки расставила, будто не на лестнице стояла, а на канате, рукава вот и колыхались этакими кружевными крылами.

Ножку поднять.

Носочек вытянуть. Замереть в нелепой этой позе недобалерины. И опустить на камень… а камень-то холодный, я сквозь тапочки холод ощущаю, эта же боса… и определенно не в себе.

И что делать?

Лунатизм лечить? Знать бы, как еще лечится… или… я кивнула: что бы ни собиралась эта красавица сделать, остановить ее я всегда успею, а посмотреть не мешает. Ей-то все равно, она меня в упор не видит. Чтобы убедиться, я подошла вплотную и ткнула пальцем в плечо.

– Он меня ждет, – сказала лунатичка, повернувшись ко мне, и такой счастливой улыбкой одарила, что у меня мурашки по коже побежали.

По ней определенно местная психушка плачет.

– Раз ждет, – сказала я, отступая на шаг, – иди.

– Иду… мы поженимся и будем счастливы… будем жить долго-долго…

– Ага, пока не умрете, – буркнула я, хотя не была услышана.

Девочка – а она оказалась совсем юной, ребенком почти, – кивнула и, танцуя, напевая что-то под нос, двинулась дальше.

Выше.

Пролет.

И еще один. И та же вязкая неестественная тишина, и остановка, и бледная ручка, которая застыла в воздухе, а девушка вдруг остановилась, будто в кукле завод закончился. Я коснулась хрупких, каких-то полупрозрачных пальчиков, перехватила запястье, проверяя пульс.

Есть.

И бешеный. За сотню точно…

– Надо идти, – она вдруг встрепенулась.

Глаза.

Зрачок расплылся, почти вытеснив радужку. Она вряд ли что-то видит.

И понимает.

– Надо – иди, – я с некоторой опаской выпустила руку. Ничего, молодая и сердце крепким быть должно, выдержит. А если вдруг… буду спасать и надеяться, что дар мой – не чужая фантазия.

– Он ждет.

– Кто? – если эта лунатичка худо-бедно способна говорить, то стоит ее порасспрашивать.

– Айзек.

– Ты его любишь?

Выше.

И еще раз выше… и кажется, до самой крыши… ага, а вот и железная лесенка, и дверь, которой, если я что-то понимаю, полагалось быть запертой, но она открывается от легкого толчка. На крыше гуляет ветер, и мне, одетой не по погоде, становится холодно, что уж говорить об этой красавице, у которой весь наряд – кружевная ночнушка и трусики. Но она с легкостью выпархивает на мокрую крышу и, раскрыв объятья ветру, смеется.

– Ты здесь?

Удар ветра едва не опрокидывает меня. Он, поганец, норовит развернуть, столкнуть меня в проем двери, ведь здесь, наверху, я лишняя. Безумие – вещь глубоко индивидуальная, свидетелей не терпит, а уж тех, кто вмешаться норовит, и подавно. Пока я боролась с ветром, девица добралась до края крыши.

Э, нет, так не пойдет.

– Кыш, – рявкнула я, и ветер притих.

Испугался?

Нет, не стоит очеловечивать стихию… и безумие это, полагаю, наведенное.

– Эй, ты, – я окликнула девчонку, которая, встав на край парапета, что-то сосредоточенно разглядывала внизу. – Слезь оттуда немедленно!

– Он меня ждет!

– Неправда.

– Он меня любит! – она протянула руки кому-то, кого я не видела. – Только меня…

– А еще меня…

Я успела добраться.

Я сумела.

Я не знаю как, но сумела… крыша мокрая, скользкая, а у меня тапочка слетела, но на тапочку плевать, и на дождь, который хлестал наотмашь плетью… и, кажется, вода была горькой, а мыслей в голове слишком много и все какие-то дурацкие.

Но я сумела.

Я схватила ее за мокрый рукав и сдернула с треклятого парапета, и мы обе плюхнулись в лужу, а девица завизжала, яростно, обиженно. Она оказалась вдруг сильной, слишком сильной для хрупкого такого тельца. И я честно пыталась ее удержать, только…