О бедной сиротке замолвите слово - читать онлайн книгу. Автор: Карина Демина cтр.№ 102

Премия за верную службу кухарке и горничной.

Пожизненное содержание дворецкому, которое надлежит выплачивать из…

Сиротскому приюту отходит трехэтажный особняк за чертой города, в котором оный приют ныне и располагается, документы на право владения, оплата счетов за год и денежное пожертвование в размере…

Что я тут делаю?

Дорогим внучкам… Мелиссе – изумрудный гарнитур, алмазная диадема, жемчуга…

Список драгоценностей столь длинен, что меня пробивает на зевоту. И эта милая старушка еще на бедность жаловалась?

Агнесс – домик, ежемесячное содержание и сумма, которую надлежит выплатить супругу в качестве приданого.

Агнесс смеется.

Громко так, заливисто. Похоже, замуж ей не слишком охота. И супругу, если таковой появится, можно будет посочувствовать.

Я все-таки зевнула, вежливо отвернувшись. Серьезно, что я тут делаю? Жду благословения или завещанных старых платьев, которые и приюту не отошли?

Моему сыну – содержание, достаточное для оплаты лечения в…

Ого! Я встрепенулась. Бабуля отожгла?

Чистосердечно признаюсь, что на протяжении… – голос поверенного, кажется, дрогнул. Этакого поворота он явно не ожидал. А я переглянулась с сестрой. Та по-прежнему улыбалась.

И, прижавшись носом к стеклу, старательно на него дышала.

А потом, на надышанном, нарисовала сердечко.

И еще одно.

Стрелочку, их пронзившую.

Замочек.

– В связи с вышесказанным, – поверенный откашлялся, – очевидна интеллектуальная несостоятельность…

Красиво. Надо будет запомнить, что при случае не придурком обзываться надо, а интеллектуально несостоятельным…

– …и невозможность наследовать, что подтвердит любой целитель первого ранга…

Отец молчал.

И Амелия.

И вообще все молчали, даже поверенный сделал паузу, позволяя наследникам осмыслить глубину старушечьего коварства.

– Руководствуясь Правом Гаррелла от года две тысячи тридцать седьмого от установления династии, а также… чувством долга и пониманием его, я передаю большую родовую печать и сопряженные с нею права своей внучке Маргарите…

Чего?

Она издевается?!

Она определенно издевается! Какая, на хрен, печать? Какие права… да ложила я на эти права орган, физически у меня отсутствующий…

– …а также следующее недвижимое имущество, которому кодексом Лоурана был присвоен статус майората…

Я открыла рот.

И закрыла.

Сволочь! Нет, до чего хитрая сволочь… я ведь отказалась от этого рода!

– Она отказалась от рода, – крайне недовольный голос отца озвучил весьма здравую мысль, хотя и пришлось перебить поверенного. – И не может наследовать.

– Не могу, – пискнула я.

Но поверенный лишь поправил цепь, которая норовила съехать с плеча.

– Право Гаррелла позволяет старшему в роду, в случае если он полагает прочих наследников недостойными, передать права наследования любому одаренному человеку…

– Я буду протестовать!

Я тоже, между прочим. Я едва копыта не отбросила, выпутываясь из этих родственных сетей. И получается, что зря?

– Вы можете подать жалобу, но, боюсь, ваша мать предусмотрела подобный поворот. Она прошла освидетельствование у трех целителей первого ранга. И была признана дееспособной.

Говорю же, хитрая стерва.

Прямо-таки тянет на кладбище вернуться, заглянуть в склеп и высказать пару-тройку теплых слов. Вместо того чтобы тихо учиться и строить свою жизнь, я должна буду… а что, собственно говоря, я буду должна, помимо покупки очередного амулета в попытке защитить собственную шкурку?

Вот прямо вижу в теплом папенькином взгляде желание свернуть мне шею.

И если он бабку отравил…

Я потрогала шею.

– А я… имею право отказаться? – подозреваю, что нет, но поинтересоваться стоило.

– Право Гаррелла не предусматривает отказов. Но вы можете передать титул другому наследнику, которого сочтете достойным… по истечении трехлетнего срока, необходимого для формального завершения вступления во владение…

Шиза.

Полная.

Ладно… три года – это не тридцать, и вообще… у меня же связи имеются. Попрошу Малкольма… или брюнетика, ишь, до чего гадостно усмехается. Весело ему… знал?

Подозревал, похоже.

А может, и знал. И тем отчетливей желание плюнуть ему в душу.

– Ты, – отец поднялся и нетвердой походкой подошел к креслу. Оба-на, а папуля времени зря не терял. Похоже, наклюкался крепенько, ишь как шатает… и коньячный шлейф окружает его волшебным ароматом. – Ты… ублюдок…

– Не спорю, – я встала.

И пусть я пониже папаши буду, но все равно не настолько мала и хрупка, чтобы не дать отпор. Меня Леня всякому научил…

– Сдохни…

Он, кажется, собирался пощечину отвесить, но у пьяных реакция не та, а вот мои мальчики не оплошали. Я и моргнуть не успела, как папуля на полу оказался. Скрюченный, он был жалок, только… жалости не возникало.

Болен.

Он не сам такой, а зелье, которым поили, но… кто-то добровольно принимал, кто-то нет, только что это меняет? Ничего. Мои родители умерли в тот день, когда отец ушел. Все.

Так проще.

Я не отказала себе в удовольствии пнуть лежащего.

– Сдохну, – сказала. – Когда-нибудь…

Зато теперь понятно, почему посторонних при оглашении последней воли не желали видеть. Этакий цирк…

Печать оказалась перстнем. Крупным таким, с темно-зеленым камнем, на котором был вырезан знакомый уже зверь. Как ни странно, перстень оказался впору, а я… я вдруг ощутила себя цельной.

– Погоди, – Агнесс ждала нас на улице, а задерживаться в доме дольше, чем того требовало подписание документов, я не собиралась. Моя сестрица бодро прыгала, похлопывая себя по плечам. – Мне сказали, что ты ужасная. А ты зеленая.

– Где?

Еще одна ненормальная? Хотя… чего стоит ждать от наркомана.

– Везде. Но особенно тут, – Агнесс постучала себя по голове. – А он чернеет уже. Ты бы поторопилась. Ему сказали умереть быстро. Но он хороший, поэтому пока не слушает.

– Агнесс! – на ступенях появилась плотная женщина весьма мрачного вида. И таковой ее делал отнюдь не наряд – длинное платье мышастого колера, – а выражение лица. Застыла на нем этакая мрачная готовность превратить жизнь в подвиг. Причем не только свою.

– Я говорю, Лара, – Агнесс отмахнулась от женщины. – Это моя сестра. Помнишь, мне говорили, что у меня есть еще одна сестра. Другая. Я сказала ей, хорошо. А то Мелисса много плачет. Бабушка ей шептала всякое.